— Конечно, нет. Не стану же я выдавать мой старый «Энтернасьональ». Хозяйку оштрафуют: ведь ее клиенты не зарегистрированы в полиции. А там — облава, сцапают с десяток людей. На сей раз я назвал отель «Ланкастер». Дорогой, роскошный, небольшой отель. Когда-то, очень давно, я там останавливался.
— У вас новая фамилия? Воцек?
— Владимир Воцек. — Равик усмехнулся. — Четвертая по счету.
— Вот не везет так не везет. Что же делать, Равик?
— Многого тут не сделаешь. Главное, чтобы полиция не пронюхала, что я уже не в первый раз во Франции. Иначе — шесть месяцев тюрьмы.
— Черт побери!
— Да, мир с каждым днем становится все более гуманным. Живи в опасности, говорил Ницше. Эмигранты так и делают. Поневоле, конечно.
— А если полиция ничего не узнает?
— Тогда дадут только две недели. А затем, конечно, вышлют.
— А дальше что?
— Снова вернусь.
— И снова попадетесь?
— Совершенно верно… Но на этот раз у меня все-таки была долгая передышка. Два года. Целая жизнь.
— Надо что-то предпринять. Дальше так продолжаться не может.
— Очень даже может. А что вы, собственно, могли бы сделать?
Вебер задумался.
— Дюран! — внезапно воскликнул он. — Дюран знает кучу людей, у него связи… — он запнулся на полуслове. — Господи Боже! Вы же сами оперировали главного бонзу, от которого все зависит. Помните, того, с желчным пузырем?
— Не я… Дюран…
Вебер рассмеялся.
— Я, конечно, и виду не подам, что знаю об этом. Но старик мог бы кое-что сделать. Я из него душу вытрясу.
— Вы мало чего добьетесь. В последний раз я выжал из него две тысячи франков. Этого он мне так легко не забудет.
— Еще как забудет, — сказал Вебер, совсем развеселившись. — Испугается: а вдруг вы расскажете обо всех его мнимых операциях? Вы же оперировали за него десятки раз. К тому же вы ему нужны!
— Он легко найдет мне замену. Бино или какого-нибудь хирурга из беженцев. Долго искать не придется.
Вебер пригладил усы.
— Такой руки, как у вас, ему не найти… Во всяком случае, попробую поговорить с Дюраном. Сегодня же увижусь с ним. А здесь я могу вам чем-нибудь помочь? Как кормят?
— Ужасно. Но надзиратель кое-что покупает мне.
— Как с сигаретами?
— Хватает. Правда, в тюрьме нет ванны, но тут вы мне ничем не поможете.
Равик провел в тюрьме две недели. Вместе с ним в камере сидели еврей-водопроводчик, полуеврей- писатель и поляк. Водопроводчик тосковал по Берлину; писатель ненавидел этот город; поляку все было безразлично. Равик снабжал товарищей по камере сигаретами. Писатель рассказывал анекдоты. Водопроводчик был незаменим как специалист по борьбе с вонью, исходившей от унитаза.
Через две недели за Равиком пришли. Сначала его повели к инспектору. Тот спросил, есть ли у него деньги.
— Да.
— Отлично. Тогда возьмете такси.
Он вышел из тюрьмы в сопровождении полицейского. Улица была залита солнцем. Как хорошо снова оказаться на воздухе! У ворот тюрьмы какой-то старик торговал воздушными шарами, и Равик удивился: неужели нельзя было выбрать более подходящее место? Полицейский остановил такси.
— Куда мы поедем? — спросил Равик.
— К начальнику.
Равик не знал, о каком начальнике идет речь. Впрочем, это его мало беспокоило: он готов был ехать к кому угодно, лишь бы не к начальнику немецкого концентрационного лагеря. Действительно страшным было только одно: оказаться во власти жесточайшего террора, не имея ни малейшей возможности защищаться. Все остальное — пустяки.
В такси был приемник. Равик включил его. Передавалась информация о ценах на овощи, затем последние известия. Полицейский слушал радио и зевал. Равик повернул ручку настройки. Музыка. Модная песенка. Полицейский оживился.
— Шарль Тренэ, — сказал он. — «Менильмонтан». Вещичка что надо!
Такси остановилось. Равик расплатился. Его провели в приемную, где, как во всех приемных на свете, пахло ожиданием, потом и пылью.
Он просидел здесь с полчаса, листая старый номер «Ля ви паризьен», оставленный каким-то посетителем. Две недели он ничего не читал, и газета показалась ему шедевром классической литературы. Затем его ввели к начальнику.
Равик не сразу узнал этого маленького толстяка. Оперируя, он вообще не особенно присматривался к лицам. Они были ему безразличны, как числа на календаре. Его интересовала лишь та часть организма, которую предстояло оперировать. Но на это лицо Равик смотрел с любопытством. Перед ним сидел Леваль, но уже без желчного пузыря, здоровый и с вновь округлившимся брюшком. Равик забыл, что Вебер обещал нажать на Дюрана, и никак не предполагал попасть к самому Левалю.
Леваль критически оглядел его с головы до ног. Как видно, он не спешил.
— Вас зовут, конечно, не Воцек, — пробурчал он наконец.
— Конечно.
— Тогда как же?
— Нойман.
Равик заранее условился об этом с Вебером, а тот предупредил Дюрана. Фамилия Воцек звучала слишком эксцентрично.
— Вы немец, не так ли?
— Да.
— Беженец?
— Да.
— Сомнительно. Вы не похожи на беженца.
— Не все беженцы евреи, — заметил Равик.
— Зачем вы солгали на допросе в участке? Почему назвали вымышленную фамилию?
Равик пожал плечами.
— Что поделаешь? Мы стараемся лгать как можно меньше. Но иногда приходится, и это отнюдь не доставляет нам удовольствия.
Леваль вскипел.
— А вы думаете, нам доставляет удовольствие вся эта возня с вами?
Какой же ты был тогда серый, грязноватый, подумал Равик. Грязновато-седая голова, грязновато- синие мешки под глазами, отвислая губа. Тогда ты не разговаривал, тогда ты был грудой дряблого мяса с гниющим желчным пузырем.
— Где вы жили? Вы назвали вымышленный адрес.
— Жил где попало. То тут, то там.
— Как долго находитесь во Франции?
— Три недели. Три недели назад я прибыл из Швейцарии. Меня заставили перейти границу. Вы же
