– На северо-восточном берегу – Укунгу…

Укунгу, страну рассыпанных по побережью деревень, Била Хурума провозгласил частью своей империи.

– Вряд ли тебе окажут там радушный прием, – заметил я.

– Это верно, – согласился Кису.

– Ты хочешь вернуться и поднять восстание? – прямо спросил я.

– Нет, – ответил он, – это не входит в мои ближайшие планы.

– А каковы твои ближайшие планы?

– Узнаешь позже.

– Я ищу человека по имени Шаба, – сказал я. – У нас с ним осталось одно нерешенное дело. Поэтому мне нужно выйти к Уа.

– Моя дорога, – улыбнулся Кису, – тоже ведет к реке Уа.

– И это входит в твои ближайшие планы?

– Да.

– Может быть, – продолжал я, – я сочту необходимым путешествие по реке Уа.

– Может быть, и я сочту такое путешествие необходимым, – сказал Кису.

– Мне кажется, Уа – опасное место.

– На это я и рассчитываю.

– Это тоже входит в твой план, который ты так тщательно скрываешь?

– Еще как входит, – ухмыльнулся Кису.

– Ты уже бывал в Уа?

– Нет, – сказал Кису. – Никогда.

Я выровнял каноэ. Теперь оно свободно скользило по глади Нгао.

– Ну что же, продолжим путь.

Вода доходила нам до бедер. Кису нашел в лодке две узкие полоски кожи и туго связал запястья и лодыжки Тенде.

– Почему господин связал меня? – жалобно спросила девушка, стоя на коленях.

– Вряд ли мы увидим тут каноэ Укунгу, – ответил Кису, – но если вдруг это случится, я хочу уберечь тебя от искушения прыгнуть в воду и поплыть навстречу свободе.

– Хорошо, господин. – Она понурила голову.

– Белые рабыни тоже могут прельститься более легкой участью, – предположил я.

– Давай избавим их от соблазна, – усмехнулся Кису.

Я проделал с девчонками то же, что и он с Тенде. Затем мы взяли два длинных кожаных ремня и связали всех трех рабынь караваном – один ремень захлестывал их шеи, другой – левые лодыжки.

– Не связывай меня вместе с белыми рабынями, господин! – взмолилась Тенде, но Кису только расхохотался.

Мы запрыгнули в каноэ, взялись за весла и принялись спокойно, легко грести, не обращая внимания на Тенде, которая тихонько плакала от унижения.

Гордая дочь Аибу, верховного вождя Укунгу, с каждым днем все лучше понимала, что она всего-навсего рабыня.

– Эй, ты, – приказал я, – ползи сюда.

Я лежал в каноэ, опираясь на локоть. Ярко светили обе луны, и наше судно казалось лишь крошечной щепкой на бескрайней серебристой глади Нгао.

– Да, господин, – откликнулась белокурая дикарка и поползла ко мне. Гладкое тело рабыни в лунном свете тоже отливало серебром. Я слышал, как позвякивают ракушки У нее на шее.

– Устраивайся, – позволил я.

– Хорошо, господин. – Она послушно улеглась мне на плечо.

Мы держали девчонок связанными по рукам и ногам лишь первые два дня путешествия по Нгао, пока не удалились от берегов настолько, что уже не было опасности встретить какое-нибудь каноэ. На третий день мы оставили только караванные узлы, на пятый день распутали им лодыжки, а на шестой развязали полностью.

– Поцелуй меня, – велел я.

Она повиновалась; затем снова опустила мне голову на плечо.

– Ты боишься, – сказал я. В Шенди она была гораздо раскованней. – Помнишь красавицу, которая глядела на тебя из зеркала – там, в Шенди?

– Она была рабыней… – прошептала девушка.

– Разумеется.