– Там – собака, – прошептала она. – Я боюсь.

– Она мертвая.

– Поэтому и боюсь.

Он приказал: – Вперед! – и подтолкнул ее к воротам.

…Пролезая через «треугольник», Гурон ощущал напряжение деформированного металла. Он выбросил тело наружу, на землю, усыпанную гвоздями, забрызганную собачьей кровью… Уже выбравшись наружу, вдруг сообразил: забыл в гараже ватник, а он еще пригодится. Гурон сунул руку в дыру, схватил ватник, рванул его на себя… В этот момент трос лопнул, изогнутая створка ворот «отыграла» назад, хлестнула, как гигантский бич, отрубила у ватника кусок рукава. Ворота загудели, завибрировали, издавая низкий, камертонный звук… Гурон подумал: идиот. Сейчас остался бы без руки. Или с рукой, но зажатой гигантским капканом.

– На стену! – крикнул Гурон Наташе… она стояла, как вкопанная, смотрела на труп овчарки. Смертельно раненая Грета с «копьем» в черепе сумела проползти по земле несколько метров и лежала теперь на углу гаража.

– Вперед, Наташа, на стену! – снова крикнул Гурон, схватил ее за руку и потащил к стене.

Он швырнул ватник на стену, на уложенную поверху колючку, сложил ладони в замок, скомандовал:

– Ногу!

Наташа поставила ногу в его ладони, Гурон легко выбросил ее наверх, на гребень стены… оглянулся на дом – там уже загорались окна, и кто-то уже выскочил на крыльцо. Гурон бросил взгляд наверх – Наташи на гребне уже не было… Молодец, сказал Гурон, умница. Он вскинул тело на стену, механически подумал: а голова-то почти не болит, – и спрыгнул вниз.

Вечером двадцать восьмого августа Александр Чапов вернулся домой в скверном настроении. После встречи с бывшей женой он всегда пребывал в скверном настроении. Он говорил себе: плюнь, – но каждый раз получалось одно и то же. Каждый раз Алла умудрялась найти какой- то повод, чтобы изгадить настроение.

Обычно все начиналось со звонка с напоминанием про алименты. Формально супруги Чаповы находились в браке и, соответственно, на алименты Алла не подавала. Это, кстати, немало удивляло Чапая – если уж Алка имела возможность сделать гадость, она ее непременно делала. А тут что-то вдруг заскромничала. Коллега по розыску, майор Шарапов, сказал как-то Сашке: чего ты удивляешься? Алка твоя понимает, что сам-то ты на дочку тугриков отслюнявишь побольше, чем казенные двадцать пять процентов по исполнительному листу… ты же – совестливый.

В общем, обычно все начиналось со звонка бывшей супружницы: Чапов, ты еще не забыл, что у тебя есть дочь? – Помню, сегодня заскочу.

Двадцать восьмого Алла позвонила, произнесла дежурную фразу: Чапов, ты еще не забыл… он ответил: помню… Потом он весь день крутился, как заведенный, про разговор с женой забыл совершенно, а вспомнил только тогда, когда после работы принял с Шараповым сто пятьдесят граммов… кстати, настоящая фамилия майора была Сарапов, но иначе, как Шарапов, его никто в УРе не называл. Был даже случай, когда ему едва не залепили выговор в приказе на фамилию «Шарапов»… так вот, о необходимости отвезти жене алименты Сашка вспомнил только после того, как принял сто пятьдесят граммов в обществе Шарапова.

– Тьфу ты, елы-палы! – сказал Чапов. – Совсем забыл: у меня ж еще дело, мне же бежать надо.

– Да брось ты, Саня, всех дел не переделаешь, – ответил Шарапов. – Давай-ка лучше дернем еще по соточке и полирнем пивком.

Но Чапов «полировать» отказался и поехал к жене… Дочка, конечно, уже спала, а Алла повела носом, учуяла запах и произнесла еще одну традиционную фразу:

– Ну что, Чапов, опускаешься все ниже?

– Нет, все глубже… как Настя?

– Хорошо… пока не видит своего папочку-мента – все хорошо.

– Алла, прекрати.

– Ой-ей-ей, какие мы нервные! Ты, Чапов, не командуй. Ты не у себя в ментуре… кстати, ты всерьез считаешь, что на эти гроши можно поднять ребенка?

И – понеслось… все, как всегда: упреки вперемешку с мелкими подколами. Чапай искренне не понимал, чего в Алке больше: глупости или стервозности? Ведь была же когда-то нормальным человеком… и он даже ее любил…

В общем, от жены он ушел в скверном настроении. Ехал на трамвае домой и думал: наплевать! Сейчас приеду и выпью с Индейцем… да, мы спокойно, по-мужски, выпьем, вспомним старое и, как принято говорить, доброе время… интересно: а что в нем было такого уж доброго?

Дома Индейца не оказалось. Чапай не особо удивился, решил, что Ванька сейчас у Паганеля. Он набрал номер Валентина, но и там никто не снял трубку… Чапай пожал плечами и решил, что они вместе уехали в Выборг – у валькиной невесты там есть квартирка и сараюшка на берегу Выборгского залива, что заядлого рыбака Паганеля особо устраивало. Чапай как-то даже сказал Валентину: ты, Паганель, наверно, потому женишься на Наташе, что тебе сарайчик на берегу понравился. Валентин согласился: да, классное приданое.

Чапов сел в кухне, достал из холодильника бутылку спирта. Подумал-подумал и убрал ее назад в холодильник.

На всякий случай он написал записку для Индейца: «Придешь – разбуди. Чапай», – лег на диван и через пять минут спал. Приснилось, как в пятом классе они поймали голубя, зажарили на костре и съели… Заводилой был, конечно, Жан. Он тогда был увлечен книгами и фильмами про индейцев, за что и получил кличку Индеец. А до этого многие старались повесить ему кличку Француз – из-за странного имени, разумеется. Жану «Француз» не нравился. Он объяснял, что Жаном его назвал отец в честь прадеда и называть его Французом не следует. Если тот, кому Жан объяснил происхождение своего имени, повторно называл его Французом, Жан лез в драку.

Потом было увлечение индейцами, и за Жаном закрепилась кличка Индеец. Увлечение прошло, а кличка осталась. Во сне старшему оперуполномоченному Чапову снилось, как он ест полусырую голубятину и говорит: вкусно… И Индеец говорит: вкусно… И Паганель говорит: вкусно, очень вкусно…

Утром Чапов проснулся и понял, что Индеец так и не пришел. Значит, решил он, точно уехали в Выборг.

…После того, как преодолели стену, Гурон увлек Наташу в лес. Они пересекли неглубокий овраг, широкую поляну, углубились в подлесок и легли на мох в кустарнике. Гурон сказал:

– Не бойся, Наташа. Здесь нас не найдут… сейчас они очухаются, будут нас искать, но не найдут.

Гурон точно знал: без собак найти в темном лесу человека непросто. А если человек ведет себя грамотно – не двигается, не шумит, соблюдает элементарные правила маскировки – практически невозможно… если у преследователей нет соответствующей подготовки. У бандитов ее, разумеется, нет. Он точно знал: пройдет минута или больше, прежде чем братки натянут свою одежонку и организуют какое- никакое преследование. При этом будут ломиться по лесу, как стадо слонов, и подсвечивать себе фонарями. Если бы Гурон был один, без Наташи, он бы непременно взял одного… это просто: пропустить мимо, свернуть шею, забрать оружие, одежду, если повезет – деньги документы и … Если бы Гурон был один, то, взяв первого и вооружившись, он мог бы «поиграть в пейнтбол» с остальными. Но на нем «висел хомут» – Наташа, и снова начала болеть голова.

Бандиты появились только минуты через три. Двое вышли с левой стороны стены, двое обогнули стену справа. Рафаэля среди них не было… Все четверо сбились кучкой (эх, сейчас бы АКМ!) около ватника на стене, посовещались и двинулись в лес. У одного было ружье, у остальных пистолеты. Как и предполагал Гурон, включили фонари… Они даже не обратили внимания на следы, сознательно оставленные Гуроном на дороге чтобы сбить их с толку, направить в сторону… Охотнички хреновы! Следопыты!

Да, если бы не Наташа… если бы не голова… можно было бы славно «поиграть в пейнтбол» и положить всех. Потом наведаться на виллу и поговорить с этим Рафаэлем. Совсем недавно Гурон дал себе зарок, что никогда больше не возьмет в руки оружия… после истории с Валентином он подумал, что поторопился. А уж после того, как история получила продолжение, сомнения отпали.

Наташа была напугана. Она дрожала, и инстинктивно прижималась к Гурону. Он погладил ее по голове,