В этом путешествии было два эпизода, которые навсегда останутся в памяти. Первым таким эпизодом стало знакомство со Светланой Царевой. Ну да, я познакомилась с ней на Байкале, но узнать её поближе мне удалось только этим летом. В тот самый момент, когда она по-детски, вприпрыжку спускалась к нам с третьего этажа по широкой лестнице высокого, чистого подъезда, плотно сбитая, крепенькая, улыбчивая, с розовыми ямочками на щеках, с улыбкой, я вдруг пожалела, что у меня нет такой сестры. Свою роскошную золотую косу она состригла тем самым летом, когда новосибирцы поехали на Камчатку. Кажется, в путешествии они переругались, и настроение у всех было неважнецкое, и поэтому, а может, вопреки этому, когда кто-то из команды вдруг предложил взять да и обриться всей компанией наголо, все согласились. Пошли в ближайшую парикмахерскую и обрились.

— Ну вот, — все так же с придыханием рассказывала она. — Никто и не подумал о том, что всем на работу всего через неделю! А мне — лекции в колледже читать надо было… Обстричь я их обстригла, а вырасти они так и не выросли, вон, какой-то крысиный хвостик!.. — и она демонстрировала свой хвост.

Вечером, за пивом, я рассказала ей, что с нами было, когда мы шли вокруг Байкала.

Она слушала меня и качала головой.

— Нет, никогда я не ездила последней, — сказала она, — а пока хорошо ездить по грязи не научилась, года два ехала впереди, второй. Так вообще-то у туристов положено: новички едут первыми, задают темп движения. А чтобы мне не помогали — такого вообще не бывало! А вот ругаться — постоянно ругались. У меня после Камчатки вообще депрессуха была — еле выплыла. Всегда ругаюсь в Колобками, — так она называла братьев Колобковых, — они, волки тряпошные, свои «Явы» предпочитают ремонтировать в дороге. Один раз Колобок до Телецкого озера пять дней ехал.

Теперь эту страшилку новичкам рассказывают. Некогда им, видите ли, зимой мотоциклы делать…

Оказалось, что она преподает психологию, недавно защитила кандидатскую по философии. У нее впереди было несколько экзаменов, которые нужно было принять у студентов, поэтому ехать она не могла, и мы договорились, что она и её юный и кудрявый спутник, — некто Олег, догонят нас уже на трассе.

— Если не приедем, значит, мы умерли, — сказала Светлана на прощанье. …Это была удивительная поездка — кто-то там, наверху, смилостивился над нами, светило солнце, дорога была ровной, окружавшие нас сопки словно бы жмурились в густом, жарком мареве, лес был совсем синим, и даже толпы «матрасников» на берегах Катуни не могли испортить нам настроения. Мы без происшествий миновали Семинский перевал, дорога просто чуть-чуть пошла вверх, а потом так же плавно спустилась вниз, и мы даже взгрустнули, потому что все вокруг было так похоже на Байкал, как вдруг, после небольшой деревеньки с русским названием Хабаровка, дорога, словно дельтаплан, сделала головокружительную петлю и пошла вверх, в гору. Поворот, крутой поворот, еще более крутой поворот — от головокружения в какое-то мгновение мне вдруг показалось, что на очередном вираже я заеду передним колесом «Урала» на тучи. Прорубленная прямо в скале живописная дорога заставила нас пооткрывать рты. Это был перевал Чике-Таман, вот уж поистине — семь загибов на версту! Поднявшись на смотровую площадку, мы остановились. Здесь был бурхан. И вот здесь произошел второй эпизод, который заставил меня вспомнить о данном мной обещании. Мы посмотрели на далекие сопки, и, пока закипала в котелке над примусом вода для чая, решили обойти площадку. Алексей сразу же полез куда-то вверх — туда, через заросли крепких кедров уходила старая дорога, а я, осмотрев бурхан, остановилась у плаката, который здесь кто-то установил. «Уважаемые туристы! — было написано на крашеной фанере. — Вы находитесь в месте с необычной аурой. Большая просьба с уважением относится к верованиям других народов и не сорить. Если вы не придерживаетесь местной религии, то огромная просьба: не нужно оставлять подношения или повязывать ленточки на деревья. Вспомните о Боге, не губите свою бессмертную душу!»

Вот так незамысловато кто-то сформулировал основную заповедь веры. И здесь, на шестьсот шестьдесят шестом километре от Новосибирска, на продуваемом всеми ветрами перевале, среди синей тайги и безмолвных скал, я вспомнила о данном на Срамной обете. Обеты надо исполнять.

— Я монетку положу, да? — вывел меня из оцепенения вернувшийся Алексей.

— Нет! — вздрогнула я.

— Почему?

Я подвела его к плакату. Он прочитал и пожал плечами.

— Как хочешь… За тебя класть не буду, а за себя положу.

Я нахмурилась, но ничего не сказала. Мы спустились с перевала в молчании.

Алексей хотел было внизу забрать у меня «Соло» и погонять по перевалу туда-сюда для удовольствия, но его пыл охладил вылетевший из-за поворота набурханившийся алтаец на стареньком «Москвиче».

В этот день мы поняли, что приехали не зря: красота горного Алтая поразительно отличается от аскетической красоты древних Саян. Там — суровые снежные клыки, здесь — плавные террасы, горы, обточенные водой и временем, игрушечные, словно списанные со старых полотен, холмы, камни, скатившиеся с придорожных холмов, похожи на затерянные в траве остроконечные шлемы древних чингизидов. Молочные реки, стремясь уйти под землю, выточили в вековых скалах сказочной красоты ущелья. Я вздыхала в отчаянии, — нельзя, невозможно было увезти эту красоту с собой, оставалось только впитывать её глазами и всеми порами души, надеясь на то, что хоть что-то останется в памяти.

Мы ехали медленно, то и дело осматриваясь и оглядываясь. В этот день нас должна была догнать Царева. Но её все не было и не было. Мы пересекли мост возле Ини и целых два часа укрывались от грозы в беседке у какого-то святого места. После того, как гроза, отгромыхав, отправилась пугать других туристов, мы сделали вылазку на обрыв Катуни и обнаружили смотровую площадку — внизу в Катунь впадала Чуя. Противоположный берег Катуни поднимался вверх ступенями-террасами, верхушки гор скрывались в облаках.

Уже в сумерках мы свернули с дороги и поставили палатку на высоком берегу Чуи.

Горы погрузились во мрак, а над головой зажглись звезды, когда мы увидели на трассе фары мотоциклов.

— Давай ключи от «Соло»! — кричал Алексей и метался по поляне, отыскивая шлем. — Давай документы!

Он гнался за мотоциклами километров десять, пока они не заметили мечущуюся позади фару и не притормозили. Через час мы были в сборе. Возле нашей брезентовой палатки раскинулась легкая палатка Олега, я варила ужин, Светлана достала камус, и над уснувшими горами поплыли волшебные звуки… Я подняла голову вверх и увидела, как в черно-ультрамариновом поднебесье вдруг вспыхнула и навсегда погасла большая яркая звезда. Словно где-то там, среди звезд, кто-то зажег и тут же погасил костер на привале.

— Видели? — спросила я всех.

Мужчины молчали.

— Я видела! — с придыханьем ответила Светлана и, еще раз глянув в синеву, прильнула губами к камусу.

Ночью я вышла из палатки и увидела, что над долиной висят громадные звезды…

Ковш Большой Медведицы был так близко, что захотелось протянуть руку и взять его — испить ледяной воды горных рек древнего Алтая… …Дорога петляла среди скал, словно напуганный заяц. От одной скалы к другой, от этого поселка к следующему, от долины к долине — вперед, на юг! Внезапно ущелье распахнулось перед нами, словно окно в иной мир, и мы увидели огромную долину — в дали сияли снежные пики, а перед ними расстилалась степь. Дорога рванулась по прямой и стала ровной, как взлетная полоса. То начинался, то заканчивался дождь, до нас то и дело доносились раскаты грома — и справа, и слева в горах бушевала гроза.

Перед самым Кош-Агачем долина снова сузилась и скалы поменяли свой цвет, они лежали вокруг дороги, словно громадные туши уснувших миллионы лет динозавров — зазубренные красные, розовые, ярко-желтые спины подпирали низкие тучи. А перед нами уже распахнулась новая долина и мы замерли от восхищения, — далекие разноцветные: синие, зеленые, коричневые холмы, выжженная охристо-желтая безводная степь в кустиках какой-то беловатой пустынной травы и синее небо над нами. Здесь, на Алтае было спрессовано все — на нескольких сотнях километров можно было увидеть Азию, Сибирь, Европу. Тайга, степь и пустыня — все рядом, все переплетено, все спутано, все свито в единый тугой жгут. И эта