— Быстрее, — сказала она и чуть сильнее прижалась к Гектору. — Далеко еще?

— Уже пришли. Вот эта зеленая дверь. Номер пятнадцать. Скоро ты у меня согреешься.

Она снова прижалась губами к его рту. У него был сигаретный привкус.

— Мне тепло. В самом деле, тепло. Только лицо замерзло.

— Верю.

Он обхватил ее, прижал к себе и стал целовать. Его руки блуждали по ней, ощупывая все ее изгибы и наслаждаясь ими. Ее тело было восхитительно на ощупь даже сквозь толстую ткань пальто. Запах ее духов пробрался во все его поры. Они целовались, целовались, целовались, его руки становились все более настойчивыми, и вот она уже распластана по нему, из ее груди вырываются глубокие стоны, она трется об него, вдавливается в него, и ее пальто начинает ползти вверх по бедрам, а за ним и юбка.

Агата отпрянула.

— Нет! Не здесь. Не на улице. Давай войдем в дом. Быстрее, ради бога!

Гектор похлопал по карманам в поисках ключей.

— Быстрее! Быстрее! — Агата нетерпеливо пританцовывала на месте.

Гектор дважды обыскал карманы брюк, плаща, рубашки, и наконец нашел ключи. Они были прижаты сверху блокнотом и Омаром Хайямом.

— Подержи-ка, — сказал Гектор, передавая блокнот и книжку Агате и склоняясь к замочной скважине. — Не видно ничего. — Его руки дрожали. — Я так замерз! — И голос его дрожал тоже.

Потом дверь распахнулась, и Гектор обернулся, собираясь пригласить Агату войти, но она уже проскользнула мимо него, едва не вбежала в темную квартиру, задев его на ходу рукой.

— Покажи мне, куда… — Она уже сняла пальто.

Так ли уж необходимо рассказывать, что произошло дальше? Разве наш рассказ из тех, где нужно описывать каждый вздох, крик и стон? «Покажи мне», — сказала она, но Гектор не показал. Он напомнил.

Все, что он мог дать ей, она впитала, словно губка, которая все лето сохнет на полочке в ванной, а потом, снова оказавшись в воде, жадно вбирает ее в себя, становится мягкой, разбухает и выпивает каждую каплю, и затем с радостью отдает все назад. Агата была такой. Гектор напомнил ей, как быть такой. Напомнил о том, что на самом деле она никогда не забывала.

Весь остаток дня они предавались любви на старой медной кровати в углу комнаты, а когда устали, Гектор сходил к шкафчику под раковиной и достал бутылку водки, голубоватую в снежном свете окна. Они пили, пока не стемнело, лежали, натянув одеяло до подбородка, и разговаривали. А потом снова занялись любовью.

В полночь, когда добрый Тибо Крович спал в своем одиноком доме, когда Стопак лежал лицом вниз на диване, выронив пустую пивную бутылку, а открытую входную дверь качал туда-сюда сквозняк, когда кот Ахилл вытаптывал себе удобное гнездышко на Агатиной кровати, Гектор, полностью голый, стоял у плиты и готовил омлет из шести яиц, а Агата, тоже голая, лежала в постели, опершись на локоть, и с улыбкой смотрела на него.

А потом, съев омлет и выпив еще немного водки, они снова занялись любовью. Плита, остывая, поскрипывала и потрескивала, снег бесшумно падал всю ночь напролет.

Потом настало утро. Проснувшись, Агата обнаружила, что лежит на спине, придавленная телом храпящего мужчины. Как давным-давно, в другой жизни.

Тонкие шторы были задернуты, но не сходились до конца. Зимняя заря только занималась, фонари на улице еще горели, и их лучи, отражаясь от завалившего улицу снега, проникали сквозь зазор между кое-как повешенными шторами и наполняли комнату сероватым светом.

«Мужчина делал, — думала Агата. — Я могла бы это исправить. Я могла бы сделать для этой комнаты очень милые шторы».

Ее левая рука была придавлена Гектором, а правой, свободной, она перебирала его волосы, закручивая их в колечки вокруг пальцев. Его голова лежала на ее груди, как на подушке. Время от времени она осторожно наклонялась, целовала его в макушку и снова откидывалась назад, улыбаясь и шепча: «Ты прекрасен!», или: «Спасибо, спасибо!», и один раз: «Что я наделала!»

Потом она обвела комнату взглядом. Становилось все светлее, вещи выступали из темноты и обретали очертания: плита (возможно, не самая чистая), большая фарфоровая раковина у окна, под ней шкафчик, затем сушилка для посуды, буфет (или гардероб?), посередине комнаты стол и вокруг него три стула.

Четвертый стул стоял у кровати, притворяясь ночным столиком. На нем стояли стаканы, из которых они пили водку, лежали сигареты, коробок спичек, блокнот и книжка — те самые, что Гектор вытащил из кармана и дал ей, когда открывал дверь. Агата взяла их и положила на одеяло. У блокнота обложка была черная и гладкая, а у книжки — потертая, из зеленовато-коричневой выцветшей замши. Золотыми буквами на ней было написано: «Омар Хайям». Милое имя. Осторожно, чтобы не разбудить Гектора, она открыла книжку, держа ее свободной рукой и переворачивая страницы носом. К ее удивлению, в книжке были стихи. Маленькие стихотворения. Множество маленьких стихотворений. Некоторые — веселые. Некоторые — о любви. Довольно много стихотворений о вине, и больше всего — грустных. Но они все равно ей понравились, и она решила, что немного позже почитает еще.

Отложив книжку в сторону, она взялась за блокнот. Обложка у него была простая и черная, как у Библии, но если Библия толстая и пухлая, то блокнот был тонкий и щеголеватый. У Библии страницы тонкие, как из папиросной бумаги, а тут — толстые и сливочно-белые. Агата открыла лежащий на одеяле блокнот, взяла его одной рукой и подняла над головой, словно собираясь читать надписи на потолке. И тут она увидела себя. Обнаженную. У Агаты перехватило дыхание. Она чуть не закричала. Она чуть не вскочила, но на ней лежал и спал голый мужчина. Она быстро перевернула страницу. Еще одна обнаженная Агата. И еще одна, и еще. Очень красивые рисунки: Агата сидит, Агата идет, Агата стоит, потягивается, бежит, лежит — везде равно прекрасная и везде, абсолютно везде — обнаженная. Ей вспомнилась открытка, прикрепленная кнопками над ее столом. «Прекраснее, чем она, желаннее, чем она» — вот что там было написано.

И она поняла, что и в самом деле прекраснее. И желаннее.

— Нравятся рисунки? — спросил Гектор, не поднимая головы с ее груди, не открывая глаз. Агата почувствовала кожей движение его усов и утренней щетины на подбородке.

— Господи, они просто замечательные. Гектор, я и понятия не имела, не догадывалась!..

— Ну вот, теперь ты догадываешься. Но ты и половины еще не знаешь.

Гектор приподнялся на руках и коленях, чтобы перелезть через Агату, словно боялся раздавить ее, и на пару секунд их тела снова соприкоснулись во всю длину. Она почувствовала, что он возбужден. Он взглянул ей в глаза, улыбнулся и поцеловал в нос, а потом продолжил свое движение и слез с кровати.

— Хочешь есть? — спросил он.

— Нет, я не голодна. — Глядя на него, Агата не могла удержаться от улыбки.

— Кофе?

— Да, было бы славно. Спасибо.

— Через минуту будет. Сначала я хочу тебе кое-что показать.

Гектор подошел к окну и раздвинул тонкие хлопчатобумажные шторы.

— Нужно больше света, — пояснил он.

Но Агата, испустив вопль ужаса, спряталась под одеялом.

— Гектор! Я же раздета! — Она выглянула из-под одеяла и посмотрела на него. — И ты тоже раздет! Тебя вся улица увидит!

— Не бойся, там никого нет. Люди, живущие на этой улице, редко встают до открытия «Корон». К тому же это мой дом. Хочу ходить голым — хожу голым, это мое дело. А теперь посмотри-ка сюда.

Гектор вытащил из проема между раковиной и гардеробом большой длинный холст, укрытый рваной простыней.