Он стоял под соседним деревом, в его серых глазах отражалось небо, лицо выглядело непроницаемым, но Дмитрий физически чувствовал, с какой нагрузкой работает мозг полковника.
– Уходим на север, – голос Ермакова прозвучал, как удар молота по наковальне. – Если заслон… будем прорываться с боем.
Тяжелые железные туши скрылись за деревьями. Тарас подхватил пулемет, Макс и Валентин уже с оскаленными лицами оглядывались по сторонам.
Дмитрий чувствовал, как сквозь него, сквозь его могучее тело, словно сквозь редкий кустарник, пронесся холодный злой ветер. Операция пошла совсем не так, как планировалось.
Впереди вырастал гребень холма, приближался толчками. Дмитрий первым подбежал к краю, упал за пару шагов, подполз.
Внизу открылась зеленая долина с желтыми полосами от колес военных грузовиков. Три палатки, два джипа, в самом центре натянут тент от солнца, под тентом стол. В бинокль видно рацию, две бутылки пива, а под столом их целая россыпь. Из палатки вышел солдат, приложил к глазам бинокль. Смотрел не на Дмитрия, мимо, в сторону северного склона холмов.
Рядом упал Ермаков, дыхание тяжелое, возраст, прохрипел:
– Туда ушли все вертолеты!
– Нас ищут там?
Голос принадлежал Валентину. Дмитрий слышал дыхание Тараса, частые выдохи Макса, только Валентин держится как барон, лицо надменное, хотя крупные капли ползут по лицу, смывая краску.
– Они скоро вернутся, – определил Ермаков. – И тогда нам из капкана не выскользнуть…
Тарас отступил, пулемет в его руках с растущим подозрением рассматривал тропу, откуда прибежали. Ермаков оглядел отряд:
– Дмитрий, прикроешь. Когда вырвешься… запомни телефон. Остальные – бегом!
Он отполз, поднялся на ноги и побежал вдоль гребня, выбрав направление, противоположное тому, куда ушли боевые вертолеты.
Холодная волна прокатилась по телу. Фигуры в защитных костюмах уже скрылись, а он все проворачивал в голове последнюю фразу. Голос полковника чуть-чуть изменился, словно говорил «когда», а на язык просилось «если», «если вдруг» и даже «если вдруг каким чудом».
Понятно же, когда необходимо кем-то пожертвовать, то жертвуют самой дешевой фигурой. А он самый слабый, самый неподготовленный, да и вообще: не человек – стажер!
Было горько и страшно. Еще раньше, воюя в Афгане, он представлял, как погибнет: в красивой позе, на руках друзей, над ним склонятся скорбящие командиры, обязательно – красивая медсестра, глотающая слезы, а старый закаленный генерал, сдерживая скупую мужскую слезу, отстегнет со своего кителя Золотую Звезду… или Золотой крест… пусть даже Золотой полумесяц, не один ли хрен, и приколет к его вспотевшей гимнастерке, где с левой стороны расплывается красное пятно…
– Да какого черта, – прошептал себе вслух. – Какого черта? Ведь знал же! Мы смертники. Так устрою вам фейерверк!
Притаившись за деревом, он наблюдал, как восьмеро солдат двигаются вдоль склона холма. Все в легком, рукава закатаны, с виду парни крепкие, здоровые, налитые мощью. Двигались на расстоянии трех шагов друг от друга, переговаривались негромко, обменивались даже знаками, что говорило о выучке более серьезной, чем у простой пехоты.
– Ты уверен? – донесся до него говорок на смеси английского с бруклинским. – В самом деле заметил что-то?
– Там шевельнулись ветки.
Ответили на помеси английского с негритянским. Спрашивал коренастый капрал, чернокожий, крепкий, как бычок. Его автомат смотрел черным глазом прямо перед собой, сам капрал двигался бесшумно, крадучись, но быстро и ловко.
– Да, сэр, – ответил нервно второй, высокий очкарик, но тоже с развитой мускулатурой и широкой грудью. – Там мелькнуло… Вон! Смотрите?
Наконец-то заметили, мелькнуло в голове Дмитрия. Все перед компами торчите, чурки недорезанные… пока что. Зря он старался, бросал в ту сторону камешки?
– Что-то белеет, – согласился офицер. – Что ж, проверим. Держаться друг от друга на расстоянии пяти шагов. Здесь кустарник редкий, видно.
– Сэр, – сказал капрал осторожно, – дополнительный заслон оставим?
Офицер отмахнулся:
– Зачем? Там у машины двое. Впрочем, ты оставайся здесь. Если он вздумает проскользнуть мимо, особенно не церемонься, понял? Мы не полицейские, которым надо обязательно арестовывать. Мы – рейнджеры! Да и что я матери твоей напишу? Стреляй на поражение сразу.
– Слушаюсь, сэр!
Семерка медленно двинулась вверх по холму, а восьмой присел прямо в середину раскидистого куста, автомат поставил между ног, затаился. В его защитной форме, с перемазанной рожей, он в самом деле был неотличим от веток, под которые маскировался. Шлем сливался с листьями, только и заметно, как мелькнули пальцы в знакомом движении, словно коммандос заводил часы, подвешенные к шлему. Если же учесть, что часы к шлему не подвешивают даже тупые юсовцы, к тому же по своей лени все часы у них на батарейках, то явно манипулировал с регулятором громкости микрофона. Скорее всего, ставит на полную мощность, чтобы любой крик или даже треск сучьев услышали в наушниках офицер с его командой.
Если он вздумает, вспомнил Дмитрий слова офицера. Слишком уверенно говорит, что он один. Значит, знает наверняка. Но откуда?
