– Да ну?.. Я уж подумал, салют.

– Это бомба? – спросил Коган.

Он побледнел, глаза стали страдальческими. Яузов неподвижно смотрел в экран, пробурчал:

– Ядерные заряды не закрепили. Хорошо, одна шарахнула… А если бы остальные сдетонировали?

И хотя все знали, что атомные заряды детонировать не могут, я чувствовал, как страх метнулся по огромному кабинету с такой силой, что заколыхались шторы.

– Что-то начнется, – вздохнул Коломиец. – Что начнется, а?

Яузов отмахнулся с великолепной небрежностью:

– Да ничего не начнется!

Коломиец оглянулся на Кречета. Кречет стоял, как утес на Волге: с серым, побитым ветром и оспой лицом, неподвижный и молчаливый. Как отец народа, он все еще старательно сдерживал в себе Скалозуба и учился терпеливо слушать этот самый народ хотя бы в лице своей команды, вместо того чтобы в две шеренги этих вольтеров…

– Но как же, – жалобно вякнул Коломиец, – авианосец вовсе испарило!

– Вместе с половиной флота, – подтвердил Яузов с удовлетворением. – А там были и новейшие корабли! Хотя на самом деле, гм, это не так уж и круто, как повопят в газетах. Авианосцы – это вчерашний день. Все равно этот «Энтерпрайзис» поплавал бы еще пару лет, а потом либо на прикол, либо сразу в металлолом. Да и вообще не нравится, что ждем, когда нас ударят, а потом отвечаем… если еще в состоянии. Все-таки у того, кто бьет первым, преимущество. А этот первый постарается ударить так, чтобы уже ответить не смогли. На самом деле в нашем успехе слишком много везений и удач.

Егоров держался в сторонке, помалкивал. Понятно, все висело на волоске. Если бы с авианосца издали заметили прикрепленную к брюху вертолета атомную мину, то могли бы тут же отправить вертолет от флота как можно дальше.

Он поймал на себе острый взгляд Сказбуша. Старый разведчик понимает, что Егоров своим уходом из войск особого назначения не порвал все связи, что тревожит и раздражает главу ФСБ: ведь все нити должны быть в его руках, руках директора! Но сам же понимает, что следят и перехватывают прежде всего людей из его окружения.

– Что, – сказал он негромко, приблизившись вроде бы невзначай, – есть еще какие-то идеи?

– Есть, – ответил Егоров уклончиво.

– Какие же?

Егоров скупо улыбнулся:

– Мои идеи, как вы понимаете, никакого отношения к этому несчастному случаю не имеют. На имперском авианосце по халатной небрежности произошел атомный взрыв. Что делать, когда много ядерного оружия, какое-то из них сработает… Вы же знаете, даже незаряженное ружье раз в год стреляет. А там были сотни заряженных боеголовок!.. Ну, пусть не сотни. Но штук за пятьдесят ручаюсь.

Сказбуш кивнул с раздражением на красивом аристократическом лице:

– Да-да, конечно. Об этом все газеты и напишут. Вон Забайкалов уже строчит ноту протеста имперскому правительству! Мол, как они смеют плавать возле наших берегов с неисправными атомными бомбами на борту! Еще и компенсации потребует, вы же знаете Забайкалова…

– Уже знаю, – улыбнулся Егоров. – Но Империя вместо этого флота пришлет другой. Хотя и с некоторой задержкой… Мы просто обязаны отвечать ударом на удар… но не обязательно в том же месте. Ответы могут быть неадекватными. К примеру, они обрушили наш рубль, мы обрушим что-то у них. А на Аляске, в Калифорнии или в Майами – это выберем сами.

Справа от меня Коган сказал скептически:

– Ну и что? Крику много, а шерсти мало. Конечно, это им влетит в копеечку. И молодых здоровых самцов стало поменьше. Но там, в глубине Империи, остались живородящие самки, мигом новых нарожают. Так что это булавочный укол…

– Зато по самую головку, – возразил Коломиец с энтузиазмом. – А они страсть не любят, когда шпильку втыкают не они, а им!

Я прислушивался к разговорам, а мысли текли тяжелые, вязкие. Страна лесорубов и простолюдинов, не знающих ни чести, ни каких-либо принципов, оказалась наиболее приспособленной для выживания, когда у других стран на ногах висели эти гири. У США не было тормозов в виде «Это неприлично», «Это недостойно», что останавливало другие страны, где еще оставались остатки дворянства, а от этого дворянства, что тогда еще и дворянством не звалось, проникло в самые низы, когда самый распоследний пропойца из крестьян знал, что лучше умереть, чем поклониться чужаку, а простой солдат без раздумий прыгал с горящим факелом в руке в пороховой погреб, только бы не дать порох врагу… да и унести чужаков с собой побольше. Поэтому США быстро разрослись, набрались мощи, затем начали теснить другие страны, а когда те опомнились, уже были запряжены в колесницу Империи.

Сейчас Империя пожирает больше половины всех потребляемых мировых богатств, стремится к полному контролю над планетой. В Империю везут нефть из арабских стран, алмазы из Африки, медь из Гватемалы, лес из Финляндии… да легче найти страну, которую Империя не выдаивает досуха!

Нельзя сказать, чтобы этого постыдного и опасного положения не понимали во Франции, Германии, вообще в Европе. Но понимают и как-то пытаются протестовать именно думающие и лучшие люди, но Империя умело навязала подлейшую систему, так называемую демократию, когда важные решения принимаются большинством голосов. Это трактуется как народоправление, как забота о простых людях, а простому народу плевать на театры и симфонические концерты, начхать на культуру вообще, когда есть американские комиксы и тупейшие шоу, а с ними он принимает более близкую ему Империю и с легкостью предает свою страну, где все еще какие-то путы на ногах, оставшиеся от другого, ныне сгинувшего сословия.