Волхв пренебрежительно отмахнулся:

– Ляхи – сегодняшний день, а, к примеру, хетты, или хатты, хатцы – ибо они даже в походах ставили хатки, – то день позавчерашний… Не слыхивал о таком народе? А он был. Великий народ, что отпочковался от нас, великая держава… Особенно много родов и даже племен выделилось из нашего народа при великом завоевании Индии. Многие там и остались… Еще больше родов вычленилось после большого похода в Малую Азию. Наши предки завоевали много стран, захватили Мидию, Мизию, Опаленный Стан… Двадцать восемь лет держали все эти страны в повиновении, затем ушли назад с богатой добычей. А многие остались там жить, выстроили свои славянские города Назарет, Еруслан…

– Эт Ерусалим, что ли? – удивился Владимир. – И его построили наши деды? А Опаленный Стан – это Палестина?

– Они самые, – кивнул волхв торжественно. – Гора Сион – это была наша Сиян-гора… Все это было нашим… Ну, русичи тогда еще не звались русичами… Но это были отцы русичей… или деды. От них отпочковались явусы, или, как их еще называли, евусеи. Остались там жить, настроили городов, куда чужаков пускали очень неохотно, ибо те были дикие и немытые… Потом через сотни лет туда вторглись дикие орды кочевников-иудеев. Города брать они еще не умели, захватили только долины, потому евусеи продержались в крепостях еще лет сорок, но помощь не пришла, и тогда пала главная крепость на Сиян- горе, пал Еруслан, названный захватчиками Ерусалимом, пали и другие города… А наш народ, что еще не звался русами, а венами или венедами, продолжал выплескивать из своих недр новые племена! Один из таких выплесков был конный отряд горячих голов, что отправились на поиск новых земель, – их так и назвали: слы венов. Они захватили земли по Днепру, дав начало новому племени, которое так и называлось: слывене. За тысячи лет племя разрослось и само начало выплескивать племена, которые назывались: словене, славяне, словане, словаки, сербы, хорваты, поляне, кривичи… А потом каждое из этих племен, разрастаясь, тоже делилось на части…

– И каждая часть начинала жить по-своему, – прервал Владимир. – А по-простому это значит, что тут же затевала войну с соседями! А особенно с племенем, породившим их. Верно?

– Увы, да.

Владимир со стуком опустил на столешницу тяжелые кулаки. Посуда подпрыгнула.

– Но есть ли предел этому бессмысленному действу? Что за цепь: отделившись от родителя, тут же воевать с ним? И со всеми, кто рядом?

– Для того и ведаю тебе древнюю и горькую историю нашего народа, чтобы ты понял, уразумел, преисполнился гордостью и печалию. Слушай дальше…

Владимир оглянулся на хмурые лица воевод. Им уже в печенках сидел монотонный рассказ волхва. Войдан вовсе уронил голову на грудь и шумно похрапывал. Кремень скреб в затылке, пытался поймать выпадающий волос, а найдя, тут же принялся совать его в ноздрю Войдана. Воевода потешно кривил рожу, двигал носом, бурчал, но не просыпался. Тавр слушал с непроницаемым лицом.

– Погодь, – сказал Владимир просительно, – ты много мудрости обрушил за один раз. Моя бедная голова не вынесет! Дай передых. Продолжим в другой раз, а пока я должен заняться делами более земными. Кремень, ты слушал всех внимательнее… проводи верховного волхва с наибольшим почтением. И вручи дары капищу богов наших.

Кремень подхватился, едва не уронил Войдана. С готовностью подхватил волхва, почти бегом, но со всей почтительностью пронес до выхода. Там старого волхва приняли молодые помощники, взяли бережно под руки. Кремень вернулся с широкой улыбкой облегчения, даже ладони отряхнул, словно полдня держал какую пакость.

Владимир с грохотом обрушил кулак на край стола. Посуда подпрыгнула, зазвенела. Войдан очнулся, на лету ухватил узкогорлый кувшин, не дал разбиться о пол. Еще сонными руками поднес ко рту, забулькало, по горнице потек запах пряного вина.

– Не понимают! – сказал Владимир яростно. – Я политик! По-ли-тик!

На него смотрели кто с сочувствием, кто с иронией, но все – непонимающе.

– Все эти рассказы о великом прошлом… – сказал Владимир с болью в голосе. – Зачем? Чтобы я преисполнился спесью? Мол, мой народ древнее всех, уже этим я выше других? Так меня тогда с моей Русью и куры загребут. Как бы я ни убеждал себя и вас, что мы-де древнее и потому имеем право на чужие земли, а еще по праву первородства могем другие народы тыкать мордами в ихнее… да и свое дерьмо, но они-то знают, что мы не древнее!

Борис, который не ушел с Нессом, враз ощетинился:

– Княже, мы в самом деле древнее! У меня есть старые записи…

Владимир досадливо отмахнулся:

– Что толку читать чужие летописи? И выдавать их за свои? Конечно, от кого-то и мы пошли. Не из навоза же вылезли, как черви. Но ежели за века не раз сменили земли, язык, веру, то мы уже не тот народ, чьи летописи читаешь и присобачиваешь для Руси! Но будь мы в самом деле древнее всех на свете, то что? Вон иудеи и язык свой сохранили, и веру, и летописи ведут от начала времен, и род насчитывают по сто колен, ежели не по тысячам… Ну и что же? Они так же гонимы, как цыгане или угры. В мире нет почтения к древним народам. Со слабыми не считаются, так мне сказали однажды… в городе городов, будь он… Уже потому мне, князю, надо думать о сегодняшнем дне… и завтрашнем! Да только ли мне, князю? А вам?

Это повисло горьким укором.

Едва по дорогам Руси промчались вестники, что война за престол кончилась, как по тем же дорогам потянулись сперва робко, затем все увереннее купцы, миссионеры, калики, странные заморские гости, от которых непонятно чего и ждать: торговцы не торговцы, послы не послы…

Раньше всех в Киеве появились миссионеры. При взятии Киева и Роденя они были в дальних городах и весях, резни избегли, а когда вернулись в стольный град, здесь уже власть была в железном кулаке захватчика, за разбой, татьбу и обиды чужим или своим гостям карал свирепо и немедля.

Владимир проповедников в терем не пускал, даже во двор велел не запускать, какого бы бога ни славили, но один дождался его выезда рано утром, солнце едва-едва позолотило небокрай. Бросился как коршун на цыпленка, ухватился обеими руками за стремя: