– Ты.

– Я?

– Под сыном Описа, помнишь?

Могута пожал плечами, молчал, пока не приехали в развалины храма пеласгов. Не слезая с коня, смотрел, как Владимир прошелся вдоль едва различимых статуй, почти одинаковых, со стертыми ветром и дождями лицами и фигурами.

Киркой взрыхлил землю, углубился на локоть. Потом кирка застучала о твердое. Могута смотрел равнодушно, здесь везде плиты, как и везде остатки языческих богов, уже давно объявленных демонами.

Владимир опустился в яму, ухватился за край каменной плиты. Могута видел, как побагровело и напряглось лицо изгнанного князя. Жилы вздулись. Послышался чмокающий звук, пахнуло сыростью и могильным холодом.

Затем Могута видел только спину. Владимир пыхтел и что-то тащил. Когда он с натугой поднялся, в руках был массивный ларец, больше похожий на сундук!

Могута судорожно сглотнул, едва не поперхнувшись. Глаза полезли на лоб. Под напором великого изумления отступили даже горечь от предательства Филемута и осознание, что был на шаг от полного разорения.

– Оно? – спросил Владимир.

– Точно!.. Тот самый… Но как ты…

– Ты же сам сказал, что под сыном Описа.

Могута оглянулся на ряд статуй. От иных остались только пьедесталы. Этот сын Описа, кто бы он ни был, был странным четвероруким богом. Только это и удалось понять, лицо стерто, от плеча и правой ноги торчали культяшки.

– Я сто раз проезжал здесь!.. – проговорил он потрясенно. В голосе были злость, разочарование и унижение. – Тысячи раз!.. Но откуда… Ничего не понимаю!

Владимир опустил ларец на землю. Тот был в комьях земли, медные полосы позеленели. Могута тяжело слез, опустился на землю. К ларцу не притрагивался, только глаза выдавали нетерпение, а ноздри хищно трепетали. Руки его тряслись, он без нужды вытирал о кожаные штаны ладони.

Владимир некоторое время молча смотрел на Могуту. Он тоже, как и купец, чувствовал странное разочарование. И тоже почему-то не торопился открыть крышку.

– Волхвы твердят, – сказал он медленно, – ежели не хочешь умереть от жажды, пей даже из лужи… Теперь знаю, что лишних знаний не бывает. Я мог бы и не запомнить, что Аполлон и Артемида пришли из наших земель, наших лесов… Так мне говорил один дряхлый волхв… Отец их – гиперборей Опис!

Могута подпрыгнул, глаза выпучились. Потом опомнился, покачал головой:

– Пусть даже так, хотя это удивительно… Но здесь этих Аполлонов сотни!.. Статуи, барельефы, горельефы… Почему ты искал под этим страшилищем?

– А наш Аполлон был четвероруким. Страшным и могучим! Таким он и пришел в Грецию. Уже потом отмыли, подстригли, приукрасили… И потихоньку стали изображать только с двумя руками.

Могута развел руками в полном поражении. Злость в его глазах уступила место восхищению.

– Да, ты умен и хитер… Не знаю, кто бы еще сумел вот так. Я ведь уже нанимал других! Они не прошли дальше меня. А я искал годы! Уже Филемут после меня искал десяток лет…

Он протянул руку к ларцу. Крышка проржавела, но замка в дужке не было. Владимир сказал остро:

– Ты даже не спросил, что значат последние слова Филемута! Стареешь, Могута.

Могута задержал руку над крышкой ларца. Глаза расширились.

– Да… Слишком много свалилось на мои плечи сразу. И на мою голову. Я не становлюсь моложе. Что ты ему сказал… о рыбацкой деревне?

– Я не хотел, чтобы он умирал с улыбкой на своей поганой харе.

Могута держал глазами лицо Владимира. Пальцы коснулись крышки ларца, но не открывал, все еще всматривался.

– Да, ты сумел ее погасить сразу… Что это было?

Владимир с трудом оторвал взгляд от крышки ларца:

– Почему ты решил, что ты как трухлявый пень на ветру?

Он помнил, что Могута насчет трухлявости не говорил, но удержаться и не кольнуть было трудно. Могута потемнел, провел кончиками пальцев по крышке, сметая комочки земли. Голос снова стал хриплым, как в прошлый раз:

– Это не твое дело. Когда погиб мой сын…

– Я это знаю, – прервал Владимир без всякого почтения. – Но я узнал еще и то, что, когда он ездил с твоим караваном, он всегда останавливался в Либице. Нужно было или не нужно, он всегда торчал там хотя бы неделю. Ты в самом деле пень, если не знал.

Могута нахмурился:

– Что за чушь! Я бы знал.

– Откуда? Он боялся твоего гнева.

– Чушь, – повторил Могута с некоторой неуверенностью. – Я его любил как никого на свете.