– Шлюшек высматриваешь?

– Размечтался, – буркнул Владимир.

– А кого?

– Смотрю, с какой стороны залезут к нам ночью.

Олаф поперхнулся вином:

– Зачем? Отобрать деньги обратно?

– Нет, добавить еще, – огрызнулся Владимир.

Олаф в задумчивости почесал голову:

– А чего ж он сразу… А, чтобы удивить нас? Мы просыпаемся, а на столе вместо мешочка – два! С ума рухнемся.

Город постепенно успокаивался, огоньки светильников гасли, как светлячки после спаривания. Простучали копыта запоздалого всадника, с пьяным криком вывалился последний гуляка, захрапел в канаве. Лениво взгавкивал вдалеке пес.

Владимир вдвинул ножку табуретки в дверную ручку, подергал. Олаф сказал насмешливо:

– Всякий, кто захочет войти, должен стучать достаточно громко. А в окошко влетит разве что летучая мышь!

– У тебя в кувшине еще что-то осталось?

– Для тебя берег, – сказал Олаф гордо.

– Хорошо. Ты все равно не заснешь, пока на дне не станет сухо, как в пустыне, где Моисей сорок лет блудил в поисках выхода… Ты и сторожи первым. Я сменю.

– Добро, – откликнулся Олаф радостно. Сильнее всего сон одолевает под утро, к тому же и кувшин остается в его полном распоряжении. – Комар не пролетит, майский жук не прожужжит, муравль не проползет…

Владимир лег, укрылся легким одеялом. Ночь была жаркая, но присутствие моря ощущалось свежестью и волнами прохлады, их только к утрецу вытеснит настоянный на цветах теплый пряный воздух. На улице было темно и тихо.

Олаф поставил кувшин рядом со своим ложем, чтобы совершать возлияние возлежа, как он сообщил, подобно римским цезарям, но вместо бульканья Владимир услышал храп. Похоже, в тесной комнате появился еще и конь, только храп был не отрывистый, а нарастал как морской прибой, усиливался и поднимался до победного грохота, затем обрушивался на берег… а здесь на противоположную стену, распластывая по ней Владимира, превращался в львиный рык, затем резко обрывался, и наступала короткая пугающая тишина, какая бывает только перед надвигающейся грозой…

Владимир нехотя поднялся, кончиками пальцев деликатно сдавил слабый огонек светильника. В полной темноте вернулся не к постели, а сел в угол, начал прислушиваться.

За окном была полнейшая тишина. За дверью очень не скоро послышались тяжелые шаги. Кто-то ступал медленно, что-то бормотал. Шаги затихли перед дверью. Ручка дернулась, затем голос проревел ругательство, шаги сдвинулись дальше. Опять слышалось бормотание, ругань, наконец Владимир услышал, как со скрипом отворилась дверь в соседнюю комнату. Постоялец ввалился с шумом, пинком отправил дверь обратно. Та стукнулась так, что наверняка проснулись нервные женщины и богатые купцы даже в Царьграде.

Слышно было, как бурчит, сопит, ругается. Затем стена вздрогнула от удара. Сапог, понял Владимир. Он ждал, насторожившись, но второго удара не последовало. Постоялец сопел, кряхтел, потом начал стихать. Владимир, сжавшись в комок, ждал, наконец ощутил со злостью, что сейчас не выдержит, выбежит в коридор и ворвется к гуляке с криком: «Да бросай же, черт тебя забери, и второй сапог!»

Сердце колотилось бешено, нет хуже состояния, чем ожидание. Наконец пришла трезвая мысль, от которой стало даже стыдно: а вдруг это калека с одной ногой? Ворваться к такому – грех на душу взять. Еще помрет несчастный с перепугу, если на пороге среди ночи возникнет разъяренный этериот, перекошенный в крике!..

Он начал успокаиваться, по телу пошло блаженное тепло. И тут в стену грохнуло так, что он подпрыгнул, ударился головой о полку для посуды. Гуляка наконец-то стащил и второй сапог, а со злости запустил так, будто собирался пробить стену вражеской крепости.

Владимир пощупал шишку на голове, выругался. Завтра встретит этого дурака, даст по роже. Впрочем, запоздалый постоялец встряхнул, будто сам дал по роже, разозлил. А то уже засыпал… Завтра надо будет заплатить за его обед…

И снова время тянулось, как липкий сок. Владимир ждал, а когда за окном послышалось легкое царапанье, не стал уверять себя, что почудилось. Тот, кто карабкается к ним, мог бы прийти и раньше. Скоро рассвет!

В слабом свете серпика луны он увидел, как в окне появилась темная тень. Человек стоял на лестнице, всматривался и вслушивался очень внимательно. Владимир был сбоку в тени, Олаф тоже, но его можно было найти по храпу. Неизвестный наклонился вперед, Владимир уловил едва заметный кивок. Тот рассмотрел наконец спящего Олафа, руки бравого ипасписта все еще обнимали кувшин, второй кувшин лежал на боку у ног, ясно видимый в светлом квадрате луны.

Неизвестный медленно перенес одну ногу, прислушался. Так же осторожно влез целиком, но к спящему Олафу не бросился, как надеялся Владимир, вообще от подоконника не отклеивался. Голова его медленно поворачивалась из стороны в сторону. «Меня ищет, – подумал Владимир тоскливо. – Осторожный!»

Сзади послышались приглушенные голоса. Донесся негромкий треск перекладин, кто-то лез еще. С двумя или тремя справиться будет труднее, подумал Владимир. Даже имея на своей стороне внезапность. Они знают, с кем имеют дело, а тут угадай, чем вооружены, какое движение сделают следом…