Другие девочки поспешно собирали убитых и раненых уток, а Циля бесцельно бродила по мутной воде, морщилась от присосавшихся пиявок. Трава режет до крови, а пиявки присасываются сразу, хмелеют от детской крови.

– Да вон же она!

В двух шагах из воды осторожно высунулся кончик клюва, затем показалась головка. Утка посмотрела на девочку одним глазом, поспешно нырнула. Исхак заорал во весь голос:

– Скорее хватай!.. Эй, не успеешь! Она уже к другому корню перебралась…

Девочка звонко рассмеялась:

– Утки как люди! Есть глупые, есть хитрые, есть очень хитрые, а есть утки-иудеи!.. Пусть живет, она заслужила. Глупых сам бог велел бить, а умные…

Он тоже рассмеялся:

– Ладно, пусть. А мы соберем уток-акумов.

Дрожа от холода, они выбирались на берег. Кто спешно отжимал мокрую одежду, кто давил пиявок. Уток связали за шеи, а девочки тем временем разожгли костер, бросали целые охапки хвороста. Стена родного града рядом, но озябли так, что и в беге не согреешься, вода уже холоднющая, скоро вовсе придут морозы, река замерзнет с берегов, оставив только посередке тонкую полосу воды. А когда мороз ударит по- настоящему, то река исчезнет под толстым слоем льда.

– Пора возвращаться.

– Пора…

Они слазили в воду еще и еще, но уток в озере не убывало. Солнце опустилось за край земли, черные тени удлинились и слились в сплошные сумерки.

– Надо бежать, – сказал Исхак со вздохом. – Иначе ночь застанет в дороге.

Его младший брат поглядел на далекий град, на озеро, вздохнул по-взрослому:

– Надо бы… Родители наругаются. Но ребе говорил, что скоро еды не будет хватать! Скифы окружили Новый Иерусалим. Подводы уже не пропускают. Если бы мы остались здесь на ночь, по зорьке набили бы еще уток.

Циля со страхом посмотрела на темную воду:

– А оттуда ничего не вылезет?

– Что?

– Страшилы!

– Их здесь не осталось, – объяснил он покровительственно, как старший. – Наш Яхве истребил всех нечистых демонов. Не бойся.

– Да я и не боюсь, – ответила она очень серьезно. – Мне только очень страшно.

Исхак вытащил из сумки огниво, кремень, трут, а бересту тут же содрал с березки. Его братья вырыли ямку, натыкали вокруг веток, наложили камыша, чтобы отсвет костра чужие не увидели в ночи. Если даже в граде огонь боятся зажигать, будто скифы не знают, где их дома, то здесь надо таиться по- настоящему.

Мальчики наломали веток, набросали на разогретую костром землю. Легли рядышком, прижались друг к другу, чтобы не выпустить тепло. К утру промерзнут, но сейчас ночи еще не такие долгие, как зимой, а по зорьке можно снова бить глупых уток. Они и сейчас вон шлепают по воде дырявыми клювами, ловят и глотают все, что движется и шевелится. Утки спят совсем мало, кормятся всю ночь, утром будут толстые и жирные. В граде обрадуются…

Нахим едва умом не тронулся, когда дети не вернулись даже к ночи. Друзья успокаивали, как могли, дети могли наткнуться на конный отряд варваров, схоронились где-нибудь в камышах, прячутся, пережидают, но Нахим возразил:

– У скифов нюх как у собак, кем они и являются на самом деле. Они видят в темноте, как их родственники – совы и летучие мыши. Где бы дети ни схоронились, скифы их вытащат отовсюду.

– Но вовсе не обязательно, чтобы скифы проехали именно там…

– Но почему дети задержались?

– Да мало ли что могло задержать!

Нахим озлился:

– Это не ваши дети, потому так и говорите!

– Нахим!

Он опомнился, потер лоб:

– Прости. Но я места себе не найду. Будь что будет, а я пойду их искать.

– Ночью?

– Если я буду здесь метаться по комнате, разве они отыщутся быстрее?

Соломон сочувствующе промолчал, а Нахим выскочил из дома, едва не выбив двери.