племя… У нас, иудеев, родственные узы крепче, чем у всех народов. Да, это не мое племя, и… мое.
Он с натугой стянул сапоги, отшвырнул.
– Как это?
– У нас один бог, один язык, одни обычаи. Мы произошли от двух родных братьев, и не наша вина, что мы поселились вдали друг от друга.
Рус скептически хмыкнул:
– Разве родные братья не бьются друг с другом? Еще более люто, чем чужие?.. Разве народы, вышедшие от родных братьев Скифа, Гелона и Агафирса, не истребляли друг друга злее, чем чужие племена?.. Да ладно тебе, Ис! Ты же сама рассказывала, что твое племя в древности воевало насмерть с… как их?.. эламитами и ассирийцами, вашей кровной родней!
Он раскинул руки, рухнул на ложе. Она медленно стянула через голову платье, сквозь тонкую ткань видела, как он наблюдает, его твердые губы сами собой смягчаются, раздвигаются в стороны, вот уже блеснули белые ровные зубы…
Засмеявшись, уже рывком сбросила одежду, прыгнула к нему. Он вытянул руки, поймав на лету. У нее захватило дыхание, руки были крепкие и твердые, как корни дуба, все тело казалось искусно вырезанным из темного плотного дерева, обожженного солнцем, выглаженного ветрами.
После ухода скифской тцарицы Соломон и Нахим долго сидели молча. Наконец Нахим спросил тихо:
– Она в самом деле… иудейка? По облику – да, но наша женщина предана своему народу целиком и полностью. Она не усомнится принести в жертву гоя, если этого требуют интересы ее народа.
– Тебе кажется, она целиком на их стороне?
– Да, ребе.
Соломон покачал головой:
– Ей тяжелей, чем нам. А судьба ее племени намного горше. Как я понял, их племя постепенно теряло веру в Единого. А оттуда и забвение основ иудейства, размытость нравственных норм, несоблюдение закона… Нет, они не стали варварами! Но они отошли от наших законов, за что на них и обрушился гнев Яхве.
– Но она спаслась!
– Не думаю, – сказал Соломон задумчиво, – что она самая праведная.
– А что же?
– У Яхве могла быть иная цель.
Нахим жадно смотрел в мудрое лицо ребе.
– Какая?
Тот развел руками:
– Кто мы, чтобы спрашивать бога? Можем только догадываться. Но я полагаю, что Яхве спас ее лишь затем, чтобы она сыграла какую-то роль здесь.
– В нашем народе?
– В этой войне, – подчеркнул Соломон. – Яхве сделал ее тцарицей!
Нахим замер с открытым ртом.
– Ты хочешь сказать, что если Рус погибнет… или умрет иной смертью…
Соломон опустил усталые веки:
– Не знаю. Вряд ли племя, основанное на крови и насилии, признает вождем женщину. Да еще из чужого народа. Но… не знаю, не знаю! Многое зависит от нее, многое будет зависеть от нас.
Глава 11
Гои не появлялись под стенами, их воинский стан был с той стороны града, и пятеро детей упросили родителей отпустить на реку за утками. Как раз стоит утиная трава; вода еще кишит червяками, жуками, букашками. Масляные зерна лежат прямо на воде, а в зарослях слышен шелест и хлопанье крыльев. Утки перед улетом в теплые края наедаются в запас, едят день и ночь, чтобы потом лететь без остановки.
Сперва в воду полезли девочки, отжимали уток на чистое место. Утки неспешно выплывали от шума, за каждой тянулся выводок утят, уже крупных, почти с мать, готовых вскоре полететь с матерью в теплые края. Когда утки оказались на чистой воде, послышался условный свист, и мальчишки поспешно начали бить уток длинными палками.
Исхак крикнул:
– Циля, одна утка спряталась у тебя за спиной!
Девочка обернулась:
– Где?
– Нырнула, я сам видел! На дне захватила клювом корень, чтоб не всплыть, ждет.
Девочка повернулась, пыталась вглядеться в мутную воду, но ил поднялся такой плотный, что рассмотреть удавалось не больше чем на палец в глубину. Она походила немного, спросила недоверчиво:
– Где ты видел?
– Правее!.. Теперь прямо!
