– Лады, отвезу. Тут делов-то… Вон стены твоего града!

Оглушительно свистнул, старый иудей от ужаса зажмурился и присел, даже не увидел, как подбежал конь, а дикий скиф с неожиданной для великана легкостью вспрыгнул на коня. И уже с седла нагнулся и поднял к себе тощее тело старика.

Хева сказала вопросительно:

– Я пойду впереди?

– Зачем?

– Указывать дорогу.

– Я знаю дорогу, – ответил Бугай насмешливо. – Слышишь, вороны кричат? А по ночам там наши друзья, серые волки, растаскивают трупы!.. Иди рядом, чтобы никто не ухватил тебя как добычу.

Заря окрасила облака. В холодном воздухе медленно растворялся туман, проступали очертания голых деревьев, смутно доносились звуки множества коней. После короткого летнего дождя воздух казался восхитительно чистым и свежим, но теперь Хева уловила едва слышный запах конских каштанов, аромат мужского пота, запах горячей стряпни…

Она сглотнула слюну. Скиф заметил, оскалил зубы. Она сердито отвернулась. Конь вздохнул и пошел неспешно в сторону града. Хева ежилась от холода, зубы начали стучать. Внезапно сверху обрушилось что- то огромное, тяжелое. Она от страха присела, услышала громовой хохот.

Скиф хохотал, показывая огромные, как у дракона, зубы, был он теперь обнажен до пояса, а она, оказывается, едва не пустила лужу от страха, когда он швырнул ей свою безрукавку.

– Набрось, – велел он. – Ты такая тонкая, что промерзнешь насквозь, как стрекоза! Те на ночь вовсе застывают…

Она собиралась отказаться, не станет же в самом деле надевать эту вонючую шкуру, но руки сами влезли в огромные прорехи, пальцы свели вместе половинки, толстая шкура еще держала тепло огромного горячего тела, и только буркнула:

– А ты и так не издохнешь?

– Мы, скифы, – сказал он хвастливо, – привыкли спать даже на морозе!

Она выговорила неприязненно стылыми губами:

– Да, такую тушу проморозить не просто.

Безрукавка ей достигала щиколоток, в ней было удивительно уютно, даже мужской запах не раздражал, в нем тоже чувствовалось нечто покровительственное, оберегающее, и она уже успокоенно перебирала ногами, а впереди медленно вырастала в размерах стена Нового Иерусалима с намертво запертыми воротами.

Огромный скиф даже намурлыкивал что-то под нос, такое же дикое и свирепое, как и он сам. Хева зябко передергивала плечами, боясь представить, о чем поет это чудовище, но в то же время страшно хотелось узнать, о чем же может петь свирепый сын Гога и Магога?

Когда подъехали к воротам на расстояние полета стрелы, над частоколом показались головы воинов. Хева торопливо вышла вперед, замахала руками:

– Мы свои!..

Со стены крикнули:

– Ты кто?

– Я Хева, – закричала она возмущенно, – а вы все – дурни! Отворяйте, я еле на ногах держусь. А отец мой совсем плох!

Тот же голос прокричал со страхом и недоверием:

– Женщина, не спеши. Почему ты в звериной шкуре? Почему с вами этот зверь?

В их голосах был страх, и она пожалела этих мужчин, что устрашились единственного воина врага. Правда, она тоже испугалась его до икотки, но она женщина, а они должны уметь постоять за себя и свои семьи… Сильно же им, видимо, досталось и здесь!

– У нас перемирие, – крикнула она. – Он спас меня и моего отца! А теперь везем во град, ибо мой отец болен и сам идти не может!.. Открывайте ворота, дурни! Неужто вас испугал один-единственный скиф?

На стене было замешательство, наконец кто-то крикнул:

– Других не видно…

– Туман, – бросил другой пугливо. – Только откроешь, сразу откуда ни возьмись появятся!

– Да-да, – поддержал третий. – Они носятся на своих неподкованных конях как птицы!

Хева закричала зло:

– Да вы что позорите нас перед этим скифом? Он помрет от хохота!.. Нет вблизи никаких гоев! Они рассыпались по окрестностям, грабят и жгут веси, наши поля, сады… Открывайте, презренные трусы!

Один крикнул напоследок, явно сдаваясь:

– А почему на тебе шкура?

– Со скифа содрала, дурни! – рявкнула она.

Скиф, огромный и бронзовотелый, одобрительно скалил крупные зубы, слушая ее гневные вопли. Маленькая, но сердитая! Поди еще и кусается. Его чудовищные мускулы блестели, покрытые влагой тумана,