– Что? – спросил он удивленно, но глаза отвел, понял мой вопрос. – Что зачем?.. На тебя напали… ты наш проводник… Все-таки жалко…

– Зачем? – спросил я в упор, – лез вперед?

Он посмотрел невинно, но не выдержал моего вопрошающего взгляда, посмотрел в сторону:

– Тебе почудилось…

Договорить не успел, в двух шагах песок взметнулся, из-под земли с ревом высунулась ревущая пасть. Я успел увидеть треугольную морду, голова размером с холодильник повернулась в мою сторону. Песок еще сыпался, обнажая крупные чешуйки, плотно подогнанные, блестящие…

Мой меч был в замахе, я упал на колено, избегая струи огня из пасти, лезвие достало самым кончиком внизу, где шея. Захрустело, руки дернуло, словно я пытался удержать взбесившуюся лошадь.

Срубленная голова с грохотом упала на землю. В распахнутой зубатой пасти угасал огонь, выпуклые глаза смотрели со злобой нерассуждающего червя. Кровь хлестала красная, словно я зарезал свинью.

– Слева! – послышался крик.

Не рассуждая, я упал и откатился, не успев понять, где право, а где лево. У меня всегда с этим было туго, но если бы остался на том месте, где тут же вспыхнул факел горящей земли…

Воевода с хаканьем, словно рубил дрова, раскалывал огромным топором головы двум таким гигантским червям. Седые волосы укоротились и загибались почерневшими кудрями, лицо красное, как у вареного рака, но усы торчат бодро, страшные удары раскололи одному червю голову, другому разрубили пасть. Огненное дыхание вырывалось теперь жалкими струйками…

– Уже справа! – крикнул он.

По красному лицу бежали струи пота, воевода задыхался, но глаза сверкали счастливо. Я едва успел повернуть голову, там со страшным шипением поднялась голова размером со скалу. Глаза, как тарелки, пасть распахнулась, оттуда вырвался такой столб ревущего пламени, что воздух затрещал, сгорая, как в огромной ацетиленовой горелке.

Воевода с воплем бросился на чудовище. За его спиной две недобитых головы опустились на землю и смотрели тупыми немигающими глазами, уже не втягивались обратно в норы.

Столб огня был ужасающим. Воевода закрылся щитом, струя пламени расплескивалась о него, как будто из водопроводного шланга били в стену. Сквозь огонь я увидел блеснувший топор и, стряхнув оцепенение, бросился на чудовищного червя сзади. Мой меч врубился трижды, прежде чем голова развернулась в мою сторону.

Я успел увидеть страшную пасть, острые мелкие зубы в три ряда. Красная глотка показалась страшнее налетающей электрички, но тут голову зверя тряхнул могучий удар в затылок. Это воевода, отбросив щит, ухватил топор обеими руками и с треском всадил лезвие по самую рукоять.

Огненный вал умер прямо в пасти червя. До меня докатилась жалкая истаивающая как на берегу волна, на бегу просачиваясь в песок у самых моих ног. И все же от жара вспыхнула как ошпаренная кипятком, я отступил, запнулся и упал, где взвыл не своим голосом: крупнозернистый песок ободрал обожженную кожу как наждак.

– Берегись!

Земля дрогнула, а на то место, с которого меня заставил откатиться вопль воеводы, грохнулась голова чудовища. Так мы и лежали, глядя друг другу в глаза. Мертвые глаза рептилии все еще смотрели со злобой и непониманием.

Затем послышались неверные шаги. В поле зрения появились черные сапоги, от них пахло горелой кожей. Одежда на человеке дымилась, а от металлических доспехов шел жар. Седые кудри воеводы почернели, как у кузнеца, а красивая седая борода сгорела начисто. На красном подбородке вздувались волдыри от ожогов, только усы торчали как обгорелые концы проволоки: почерневшие, колючие, воинственные.

В руках воеводы трепетал по ветру листок пергамента. Хмыкая, он шевелил толстыми почерневшими губами. Ресницы выгорели начисто, я едва узнавал в этом немолодом мужике прежнего величавого воеводу. За его спиной лежали порубленные чудища, у самого крупного из затылка торчала рукоять его боевого топора. Чтобы вытащить, понадобятся усилия всей оставшейся дружины принцессы.

Я кое-как приподнялся на дрожащих руках, но в локтях подломилось, земля прыгнула навстречу. Я успел повернуть голову, больно ударился, прищемив ухо. Воевода все еще стоял надо мной, массивный, как Юрий Долгорукий на коне. Лист пергамента с обгрызенным краем вздрагивал под порывами ветра. Я слышал недовольное хмыканье, больше похожее на хорканье рассерженного кабана.

– Принцесса-дура, – проговорил я таким же дрожащим голосом, – герцог… шпион на шпионе… засады… что еще? Справа и слева – враги! Недоставало, чтобы еще за нами еще и сверху… скажем, погнался… какой-нибудь крылатый дракон…

Воевода перевел взор налитых кровью глаз на меня. Под его тяжестью мои руки подломились, я рухнул вниз лицом. Сквозь рев водопадов крови в ушах услышал сиплый голос:

– Что значит, орков водил!

Я прошептал:

– При чем тут орки?

Голос воеводы доносился как раскаты грома с ясного ­неба:

– Предвидение! Предвидение, достойное полководца. Кто, как не тот, кто водил этих зеленорылых, догадался бы, что супротив нас пошлют еще и дракона?.. Вот в этом послании как раз об этом!.. Жаль, не успел голубок долететь вовремя… Мы бы обошли эти земли. Какая-то тварь сожрала прямо на лету. Хорошо, письмо выплюнула… Да, тут столько сургуча налепили…

Я со стоном повернулся, тупо смотрел в синее небо, настолько чистое, что темная точка на самом краешке подействовала так, словно толстая жирная муха начала спариваться на самом видном месте. Некоторое время смотрел тупо, морщась, вдруг меня подбросило, внутри заорало не своими голосом: