идеальных условиях чистого пространства и был предназначен специально для поисков братьев по разуму. А мы… лучшие ученые Земли. Так, по крайней мере, постоянно аттестовала нас пресса, и я не вижу причин с ней спорить.

Все пятеро мы прилетели на спутник, едва оттуда ушли последние бригады монтажников. Старшим у нас был профессор Флемминг, единственный «чистый» астроном в нашем обществе. Я, например, был специалистом по криогенным низкотемпературным машинам, в телескоп последний раз заглядывал десять лет тому, да и то из простого любопытства. Младшим оказался Кацу Мотумото. И по возрасту, и по чину. Правда, по умению владеть собой он дал бы немало очков вперед даже Флеммингу, не то что нам, более экспансивным натурам. То есть: Хью Дагеру, Моше Хакаиру и вашему покорному слуге… Юрию Коваленко.

Теперь к звездам прислушивалось колоссальное ухо нашего радиотелескопа. А может быть, правильнее его назвать гравитоскопом? Ведь работал он на гравитонах и предназначался для поиска в подпространстве. Там обычные радиоволны исчезали без следа. Хотя, пусть будет – радиотелескоп. Мы с трудом привыкаем к новым словам, сплошь и рядом стараемся сохранить старые, модернизируя их, даем новые значения. Без тени улыбки произносим: самолет, воздушный шар, воздушный флот, воздушный корабль, воздушный крейсер…

Энтузиастов, работающих на радиотелескопах прежних конструкций, мы сравнивали с некими специалистами по африканским тамтамам. И барабан вроде бы неплохой способ передачи сообщений. В то же время и сам тамтам, и тамтамиста пронизывают радиоголоса цивилизованного мира… Так, может быть, и наш земной мирок пронизывают радиоголоса сверхцивилизаций?

Газеты мы просматривали по телексу. Странно, если бы нам вздумали привозить настоящие газеты из бумаги. Вряд ли бы мы тогда уложились в триста тысяч долларов, а именно в эту копеечку влетал ООН день нашего пребывания на спутнике.

Как-то я заметил, что Дагер нередко очень внимательно просматривает все сообщения, относящиеся к судебному процессу над организацией «Черная Пантера». Падкие на сенсации газеты отводили материалам из зала суда целые страницы. Но серьезный ученый и негритянские экстремисты? Правда, у каждого свое хобби. Я, например, коллекционирую вырезки об украинских колониях за рубежом. Начиная от запорожских, когда те ушли от русского владычества в Турцию, и кончая самыми последними данными. Пять миллионов человек в Канаде, два – в Австралии, полмиллиона в Аргентине… А сколько диаспор в более мелких странах! Они-то и заинтересовали меня больше всего. Сохранить свою национальность, язык, культуру, когда другие народы с менее развитой духовной культурой, попадая в аналогичные ситуации, ассимилировались в течение одного-двух десятилетий!

Еще я узнал, что Моцумото в редкие свободные минуты составляет для собственного удовольствия каталог боевых гимнов самураев. Правда, этих самых свободных минут у нас было очень немного. Чем увлекались Флемминг и Моше, так и не успел узнать. В ближайшее воскресенье мы сделали первую попытку выйти в подпространство…

Мы не разбивали бутылку шампанского о хрупкое переплетение мнемокристаллов и не перерезали ленточку. В первом случае толстое стекло просто сокрушило бы половину приборов, а второе – было еще бессмысленней. Мы и жили внутри радиотелескопа. Входить или выходить – некуда. Разве что в космос…

Мы еще раз проверили готовность и потом кто-то из нас, уже не помню кто, совершил это историческое деяние. Нажал Ту Самую Клавишу.

Радиоприемнику Попова ловить было некого. За исключением грозовых разрядов. Мы же внезапно оказались в роли деревенского простака двадцатых годов, который повернул ручку наиновейшего приемника. Да еще в наш болтливый век!

Пространство генерировало мощные сигналы во всех направлениях и во всех диапазонах! Вернее, подпространство.

Стоило повернуть чуть-чуть ручку и – новый голос врывался в нашу крошечную комнату. Подпространство было забито станциями плотнее, чем земной эфир в часы пик!

Флемминг совсем растерянно вертел шкалу настройки. Лицо у него было до крайности обалделое. Правда, мы выглядели вряд ли лучше. В своей мальчишечьей самоуверенности ждали, что в первый же день сумеем уловить слабый электромагнитный сигнал искусственного происхождения, даже пусть он до безобразия смешан со всевозможными шумами от межзвездного газа. Но чтобы вот так…

– При таком многообразии… – сказал Моше просительно.

Все поняли. Действительно, при таком многообразии голосов – стоит ли оттягивать? Может, удастся связаться с кем-нибудь? Правда, на Земле полагается получить разрешение на пользование радиопередающей аппаратурой. У Господа Бога? Все мы атеисты. Но только бы сверхцивилизации не сочли человечество космическим радиохулиганом…

Дешифраторы работали с полной нагрузкой. У нас сложилось впечатление, что все сверхцивилизации разговаривают на некоем космолингве, и стоит только подобрать к нему ключ, как станет возможным говорить со всей Вселенной. Даже с самыми удаленными из мегагалактик. Расстояния не играют существенной роли для сверхцивилизаций. Они переговариваются не с помощью там-тамов.

Прошло достаточно много времени, пока мы поняли свою беспомощность. Расшифровать язык сверхцивилизаций… Так же просто дикарю из племени мамбо-юмбо понять нашу разговорную речь. И дело даже не в разных диалектах. Словарный запас дикаря насчитывает десять-двадцать слов. «Есть», «спать», «убивать» и т. д. Попробуй объясни ему значение слов «интеллектуальный», «глобальный», «кино», «телевизор», которые мы употребляем постоянно.

– Не с того конца, – сказал Флемминг однажды. Он был измучен до крайности.

Мы уже созрели до этого признания. У каждого перед глазами все чаще возникал гадкий призрак поражения.

– Мы еще не накопили достаточного запаса слов, – сказал Моцумото. Он устал не меньше любого из нас, но упорно продолжал выполнять работу, в результатах которой сам сомневался.

– Нам никогда не понять эти слова, – сказал я.

– Что ты предлагаешь? – спросил Дагер.

Что я мог предложить? Только пожал плечами. Все с тоской ощущали собственное бессилие. Язык цивилизации и сверхцивилизации… Не так уж и приятно чувствовать себя дикарями. Все-таки целые века человек любовно называл себя царем природы и венцом творения. Даже в наш век ожидаемых контактов