чем мы говорим? Разве крутые — люди? — отвернулась Мария. Тонька молча кивнула и попросила тихо:

— Когда освободишься, зайди ко мне.

Антонина едва успела появиться, как услышала:

— Наконец-то работаешь! Уж соскучились мы по тебе! Отпусти на поллитровку! — нетерпеливо топотал у окна мужик.

— А мне пару «Чебурашек»!

— Продай вино! Голова после вчерашнего болит.

И так почти до вечера, весь день у нее толпились люди. Одни сменяли других. Мария дважды выглядывала из пивбара, но отрывать от работы Антонину не захотела, все ждала, когда покупатели схлынут. Но они шли и шли. У Марии посетителей было мало. Да и те, не задерживаясь, выпивали по кружке пива на ходу, на отдых и разговоры времени не было. Иные, постоянные клиенты, коротко здоровались с Марией и Тоней, сочувственно кивали головами и спешно уходили.

Даже Иван, приехавший с пивом, не сразу приметил Антонину. И лишь разгрузившись, заскочил:

— Где ты была? Почему так долго не работала и не открывалась?

— Замуж вышла, — отозвалась Тонька.

— Чего? Ты, замуж? Трандишь! — не поверил водитель.

— Почему? Правду говорю!

— За кого?

— За мужика!

— Ну это понятно! Где ты его выкопала?

— Сам нашелся!

— И давно семейной стала?

— Сколько на работе не была, столько в женах канаю.

— А теперь что ж? Смылся? Оставил тебя на моем попечении? Теперь вас у меня трое! Своя баба и вы с Марией! Ну ничего, не горюй! Я справлюсь!

— Никуда от меня мужик не убежал. Пошел по своим делам. Не буду ж его на цепь сажать.

— Не звезданись! Мужик он хоть какой, а в неволе прокисает. Это я по своему опыту говорю. Лишишь человека его свободы и радостей, сама ни хрена не поимеешь.

— Это знаю, — улыбнулась Тонька.

— А кто он — твой мужик?

— Нормальный, как и все!

— Из работяг? Или крутой?

— Трудяга! Обычный. Но самый лучший…

— А ты слышала, я сеструху потерял. Юленьку… Век себе не прощу, что враз не увез домой, дал еще поторговать. Клиентов было много, она и решила их отпустить. Жалела людей, не могла взять за шкирняк и напомнить, что рабочий день закончился. Припоздал и я. Уж лучше б подождал, когда отпустит людей, и увез… Теперь вот мучаюсь, виноватым себя считаю.

— В чем?

— Говорю же, опоздал…

— Вань, не городи глупое. Те, кто решил убить Юльку, никого не боятся. И тебя уложили б рядом. Тогда уже сирот было бы больше. Ей никто не помог бы. Мне кажется, что за ней следили. При посетителях не убили, дождались, когда вышла. А может, кто-то из клиентов отмочил. За деньги убил бабу! Подождал и грохнул.

— Все может быть. Менты трещат, что никаких следов нет. Сработано чисто. И где искать убийцу, они не знают. Вот только наш участковый не верит своим и говорит, что, если б с самого начала ему поручили дело, он убийц в два дня сыскал бы. Но Сашка не следователь, — вздохнул Иван.

— Кто знает, нашел бы или нет. Но он в этом районе всех наперечет помнит — от пацанов до глубоких стариков, — поддержала баба.

— Ты смотри, сама по темноте не ходи. Мне не сложно, подвезу по домам тебя и Машку. Боюсь я за вас, девки мои! Не приведись такое повторится, не передышу. Юля крепышкой была, а вишь, не справилась. Так хоть вы не рискуйте собой, стервозы мои мокрожопые, — всхлипнув, отвернулся мужик. Он никому не признался, что всякую ночь видит во сне Юльку. Нет, не взрослой, совсем маленькой, какой была в детдоме. Она все время бегает за Иваном и просится на руки, жалуется на холод и говорит, что ей без него очень страшно.

Крупные слезы побежали по щекам девчонки. Иван взял Юльку на руки, успокаивает и видит, что у малышки мертвые глаза… Он хотел опустить ее на землю, та обхватила руками его шею, повисла, не желая отпускать…

Иван проснулся от удушья и до самого утра курил на кухне. Болело сердце. До этого случая даже не знал, где оно у него находится.

— Теперь есть кому меня встретить! — попыталась успокоить Антонина Ивана.

Тот головой крутнул:

— Юльку тоже встречал. Иногда… А вас всяк день беречь надо.

— Тебе за меня от жены влетит. Я не Юлька! — невесело вздохнула Антонина.

— Не боись. Она не ревнивая. Знает, что меня на бабий батальон хватит с лихвой! А если вдруг осечка получится, я деда Колю позову на подмогу, пока его старые кикиморы соседки не сосватали.

Иван переставлял пустые ящики в одну, полные — в другую сторону.

— Это кто тут про меня трещит? — Вошел дед Николай.

— А я думал, тебя уже бабки оприходовали! — хохотнул Иван.

— Да и не говори! Озорные пошли старухи. Во! Нынче с утра Ольга навестила. Сама что клюка, вся согнутая. А молодой грех у ней живет. Я ее пригласил к столу чаю попить, а она, проходя мимо, цап меня не скажу за что. И держится, глаза закатила на радостях. Ну, я ей, конечно, высказал: «Ты чего, Ольга, замерла на моей ширинке? Иль что позабыла в ей? Отдай, слышь? Это мое! Иди чай пить. Не то выгоню с хаты! Тебе сколько годов? Уже восьмой десяток! А все чужой хер со стулом путаешь». Смотришь, на чем сидеть удобнее? Сказал бы, да совестно нынче.

А она и глазом не ведет. Отпустила меня, села к столу и говорит: «Глумной ты, Коля! Всех высмеивать горазд. Нет бы утешить да обогреть. Только срамишь. Над кем смеешься, облезлый сатана? Разве мы виновные в том, что из-за войны так и остались в девках? Погибли наши женихи, так и не став мужьями. Мы по ним до сей поры черные платки носим. И сердцем помним, каждая своего. Все глаза повыплакали, глядючи на дорогу. А вдруг? Но по ней ко всякой из нас лишь смерть придет. Не нарочно я взялась за твои портки. Лишь сослепу, невзначай, не хотела тебя обидеть, а и себя унизить. Нынче об одном мечтаю — поскорее помереть, чтоб со своим голубем на том свете свидеться. Девкой встречу его. Пусть знает, как любила! Всю жизнь! Она мне радостью не стала…»

«Небось желающих не было жениться на тебе опосля войны?» — спросил Ольгу. Так ответила бабка обидевшись: «У тебя столько волосьев на голове нет, сколько предложеньев получала за свою жизнь! Да и какие замуж звали, не тебе чета, шелудивому».

Да как стала называть… Я не поверил, она мне поздравительные открытки принесла. Глянул, совестно сделалось. Вот так и не знаешь, с кем рядом живешь. Ольга показала мне свой портрет, на нем она еще совсем молодая. Тут и вовсе замолк. Мудрено было ей все выстоять, выдержать и сберечься нетронутой. Мало кому повезет вот так любить.

— Тогда люди были иными, — вздохнула Тоня.

— Как и нынче, всяких хватало. Ничто не родилось сегодня. И время, и люди, все от корней. Вот только любовь, как дар великий, не всякому дается, а лишь особым людям. От того не смеюсь боле над своими бабками. Они свою жизнь прошли лучше, чем я.

— Дед Коля! О чем ты нынче? Наша Антонина замуж вышла, — рассмеялся Иван, добавив: — Чего ей о чьей-то любви слушать, коль своего родного под боком завела?

— Кто-нибудь с наших клиентов? — спросил сторож.

— Нет! Никогда здесь не был, — ответила баба.

— Где ж зацепила? У соседки отняла? — озорно подморгнул сторож.