Но кто-то должен его остудить? Или ждать нам, пока они придут сюда, одних — в заложники, других — в рабов, а детей в бомжи повыкидывают? Ни хрена не

обломится им эта затея! Да и я решил, не могу отсиживаться. Поеду со всеми! — не уступал Толик.

Ты не спеши, не горячись! Подумай. Будь я твоим отцом, оттыздил бы и не пустил, но ты меня не послушаешься, вздохнул Яшка грустно.

А знаешь, я ведь не один. Со мной Колька- Чирий едет.

Мать твою! Съехала крыша у всех!

Нет! Мы пацанву в надежные руки отдаем. Под твое начало. Ты их не оставишь. Состряпай из них приличных мужиков, сбереги до нашего возвращения. И хоть когда-нибудь навести моих. Договорились?

Ладно! Хиляем на хазу! Менты уже давно ласты сделали, а у меня там еще чифир есть. На вечер хватит, — вспомнил Яшка, идя след в след за Пузырем.

Толик не задержался в землянке. Вскоре ушел, а человек еще долго сидел, задумавшись над услышанным.

Нет, Яшка, конечно, не понял Толика. Он совсем иначе смотрел на жизнь, но пацанов он учил фарту, показывал, раскрывал секреты, но свои мозги не вставишь, не заставишь ребят жить по-своему. Они перенимали у него лишь то, что считали нужным для себя.

«Все разные! Вон Колька-Чирий — последний прохвост. Сколько девок поимел, счету нет. Редкая падла, жлоб! Ничего светлого в душе, хотя еще серьезным мужиком не стал. Толян совсем другой, слишком серьезный. С детства в стариках канает, а вот на какую глупость решился. Не иначе, Чирий уломал. Хотя, куда ему? Колька — бздилогон, за чужой спиной храбрый. Хотя, какое дело мне?» — глотнул остывший чифир и лег на топчан. Перед глазами поплыли доски на потолке. Он пытался вспомнить, как долго строил вот эту землянку. Бомжи над ним подтрунивали, мол, к чему тебе хоромы? Но Яшка решил по-своему.

Как истинный фартовый он любил комфорт во всем и не согласился жить в хижине, в грязи и в холоде. Именно потому попросил экскаваторщика выкопать яму под землянку, указал, где и как надо копать. Заплатил ему двумя бутылками водки. Потом обтянул ее доской, укрепил кровлю и поселился сам, не пустив к себе никого из обитателей свалки.

В землянке все было просто и строго. Деревянный топчан, какой Яшка называл шконкой, деревянный стол, скамейка и пара табуреток, в углу — умывальник, печь-буржуйка, небольшая тумбочка с парой кастрюлек и сковородкой, чайник и несколько мисок. Все знало свое место. Яшка любил порядок. Он не терпел разбросанных вещей, грязной посуды и одежды. Не мирился с громкими голосами, а потому предпочитал одиночество.

На свалку он ушел сам. Его никто не выгонял из «малины». Уж так случилось, замели кентов на деле. Он в тот день был у шмары и бухал напропалую. Уж очень по душе пришлась баба. Фартовые, так и не надыбав Яшку, пошли на дело без него. И… попались. В Воркуту отправили их по этапу. Сроки дали на всю катушку, по пятнадцать на нос. Разыскивал угрозыск и Яшку. У шмары нельзя было оставаться, к ней наведывались менты. Он смылся на окраину города к Кольке-Чирию. В другую «малину» не хотел, там прикипелись падлы, кто корефанил с лягавыми и платил им дань. Яшка не мог сдышаться с такими, хотя ему и предлагали.

Работать «под крышей» — кайф! Менты сами наводкой станут, а при нужде прикроют. Только башляй. И дыши с кайфом! Всем жрать надо. Не станешь делиться, не дадут фартовать. Допер? Сгребут и размажут, — уговаривали Яшку городские ворюги нового поколения.

Чтоб я с ментами корефанил? — темнело в глазах и сводило судорогой скулы. — У меня для них один кент! Всегда наготове! — сдавливал рукоять финача так, что пальцы хрустели.

Он возненавидел местных воров за хлипкость, страх и предательство, за то, что оплевали, опозорили само понятие «фартовый». Яшка не считал их ворами, держал западло. Предпочел всем им пацановскую кодлу бомжей.

Конечно, он мог уехать в другой город, поискать подходящую «малину», но в том-то и дело, что все они, разжиженные новыми свежаками, спутались с лягавыми и делились наваром, пользовались их наколками, даже брали с собой в дела.

Яшка согласен был умереть, чем поверить менту, и не уломался. Сдерживала старая закваска, вбитая в него с самого начала. Вот так и получилось, что весь общак «малины» остался у него, и мужик берег его до возвращения кентов из воркутинской ходки. Из общей кубышки брал только на жизнь, не позволяя себе ничего лишнего. Он не ходил в дела, понимая, как нужно ему уцелеть. Ведь кенты в зоне должны быть спокойны за общак. Не приведись его просрать, кенты, возникнув на волю, первым делом свернут ему голову и расскажут о Яшке всем фартовым как о падле, паскуде, гниложопом козле. Попробуй с таким авторитетом улежать на погосте? Сраная баруха не потерпит в соседях. Именно это заставляло Яшку всегда помнить о безопасности, исключать любой риск.

Конечно, общак «малины» он притырил надежно. И все ж каждый день проверял его сохранность, пересчитывал, просматривал все, что должно было поддержать кентов.

Вот это алмазное колье взяли они из кубышки ростовщика в Одессе. Ох и взвыл тот, когда ее нашли. Вот и царские монеты его же. Двадцать, все из червонной рыжухи. Когда увели кубышку, ростовщик вздернулся. А ведь сам разорил и отправил на погост многих должников. Один оказался ушлым. Дал накол «малине» и получил свою долю, даже больше, чем был должен ростовщику.

А эта иконка особо дорога. Старинная. Ее бабка подарила. Совсем чужая. Жила в голоде, в нужде. Оттого и приютила у себя в доме на ночь пятерых фартовых, залегших на дно от ментов. Просились на ночь, прожили месяц. И заплатили старухе так, что она онемела от удивления. Ей тех денег на три жизни хватило б. На радостях эту икону подарила, попросив Господа спасти и сохранить людей.

«Малина» иконку берегла куда как больше денег. От неминучей смерти уберегла не раз. А вот теперь осталась она у Яшки. Как- то там в Воркуте обходятся без нее фартовые?

А вот эту брошь из платины с черным бриллиантом отняли у абортмахера в Ереване. Ну и гад был тот мужик! За свою мокрушную работу шкуру драл с баб.

Не всякая могла пойти в больницу. Вот и эта — Каринэ! Красивая чертовка! Студенткой была тогда. Одна беда над ее головой висела: отец из семьи ушел. А вскоре и она полюбила парня. Забеременела от него. Да только тут узнала ему истинную цену. Сказал ей как плюнул: «Не могу на тебе жениться, привести в свой дом. Родители против. Не хотят с нищетой родниться. Уйти от них? Но ведь сам на ногах не стою. Только учусь. Когда буду жить самостоятельно, тогда поговорим. Но когда это наступит? Ты лучше не жди…».

Врачи отказались делать аборт при первой беременности, и пошла Каринэ к абортмахеру. Тот загнул такую сумму, что девка в петлю влезла. На ее счастье бабка пришла. Вытащила из рук смерти. Когда узнала в чем дело, отдала внучке брошку для абортмахера. Ей цены не было. Царская вещица! Каринэ и пошла на аборт с бабкиной брошью. Тот подонок, увидев, затрясся от изумления и тут же согласился. Велел прийти завтра. Она пришла. Сама, хотя бабка предлагала проводить ее. Девушка обещала вскоре вернуться, но не приходила. Лишь вечером узнала бабка, что умерла внучка прямо на столе. Пока от шока, от горя отошла, не до брошки было. Когда вспомнила и попросила вернуть, абортмахер сказал, что ничего не брал у Каринэ и согласился помочь студентке бесплатно: «Бог с вами! Я и так переживаю ее смерть. Никогда этого не было в моей практике! О брошке впервые слышу!».

Он не думал о последствиях, а бабка была мстительным человеком. Вскоре вышла на воров. «Мне не надо возвращать брошку, ни к чему она теперь. Но убийцу накажите!» — просила бабка. Ее просьба была исполнена. Яшка самолично расправился с гнидой. Вместе с кентами ворвались ночью к абортмахеру, арматурным прутом избили насмерть. Тот, умирая, показал, где лежит брошка. Вместе с нею выволокли горсть золотых цепочек с медальонами, крестиками. Ушли, добив абортмахера. Золото отдали бабке Каринэ, а брошку себе оставили за работу. Ее берегли на самую лихую минуту.

Яшка любуется игрой огней, гладит безделушку, улыбается, вспоминая слова бабки Каринэ: «Эта вещь свою силу имеет. Она не прощает тех, кто ее украл.

Обязательно накажет, станет приносить несчастья. Такую силу имеет только черный бриллиант. Он сам себе выбирает хозяина. Его можно подарить, купить, но не отнять и не украсть. Он не терпит грязных людей. Умеет защищать доброго».