обидное, что ведь так она меня и не полюбила!

Не уломал ее? — удивился Кузьмич.

Я не о том! Постель — не главное, но в ней, коль без любви, тепла не жди. По-разному отдаются бабы, но лучше всего, когда нас хотят не только телом, а и слиться воедино. Я слышал о таком от кентов, но самому не повезло. Не все купишь за деньги.

Эх, Яшка! Выходит, зря время тратил?

Не совсем зря, но без огня! Не то, что у тебя! Вон как ты любила, аж без глаза оставили, чтоб помнила!

И не говори, Яша! Крутой попался. За трипер чуть не убил. Окалечил, гад! — сокрушалась Лидка.

Яш! А как вы бабу начальника милиции увели? Это ж твои отмочили? — спросил Кузьмич.

То ему, козлу, за все пакости разом отмочили. Он нас совсем загнал, дышать не давал. Хотели самого урыть. И могли бы! Запросто, но кенты подумали и решили иначе. Раз старый козел все время на работе — жена одна дома, а она у него третья по счету. Ровесница его старшей дочки. Разве такую мог приласкать старый геморрой? Ну и позвонил ей один из кентов: на рожу Ален Делон — мелочь, наш словно с рекламной открытки выскочил. Ну, первый раз отказалась от встречи. Он вторично звонит, засыпал бабу своими Любовями. Мы, слушая, поверили, чуть не оттрамбовали его за это. Она, слышим, тоже потеплела через неделю. Встретились. Еще через три дня главный мент рогатым стал. Потом и вовсе увез наш бабу на целый месяц на море. Лягавый чуть в петлю не влез от позора. Выкинули его из мусориловки навсегда за то, что не умел рубить дерево по себе! — рассмеялся Яшка.

Ну и крутые вы, черти! — качал головой Кузьмич, хохотнув над проделкой фартовых

А баба та, где теперь дышит? — спросила Лидка не без страха за незнакомую женщину.

За нового русского замуж отдали! Пархатый змей! Он ее враз на Канары уволок, чтоб скорее нашего кента забыла! Сюда в Россию уже не вернет. У него в Германии свой дом, наваристый бизнес. Так что мамзель не в накладе!

Чего ж себе бабу не завел? Вам нынче все дозволено. Даже детву иметь можете! — полюбопытствовал Кузьмич.

Верно оттого, что хорошо их знаю и ни одной не поверю! Все они — стервы! — сплюнул Яшка и продолжил: — Сегодняшние воры — не мы! Ничего общего меж нами нет! Закон не держат. Воровскую честь по хрену пустили. С ментами кентуются! Даже навары у них общие. Канают иначе, не так, как мы. И друг друга подставляют. Щиплют пацанов и шмар! Называют себя «законными», фартовыми, не зная, что это есть. Даже званье вора в законе за башли покупают. Таких нынче зовут «лаврушниками». Их даже коронуют! Во где паскудство! Небось, мои кенты, встретят нынешних на том свете, за такие дела тыквы с резьбы свернут. И поделом сучьему племени! Не побывав в ходках, не понюхав шконок, не пообтеревшись в крутых делах, называет себя фартовыми всякая падаль и мразь! Сами старух на базарах трясут! За червонец мокрят! Разве это воры? Шпана голожопая! Лидеры! Наши фартовые банки и ювелирные трясли, меховые тоже, случалось, ростовщиков и абортмахеров прижимали, у кого в кубышке не меньше, чем в банке. Ниже этого не опускались никогда, западло держали иное. Не вырывали как нынешние копейки у пацанвы. Наоборот, подсос им давали. С «зелени» кентов растили. Не снимали навары с притонов, не облагали налогом транду. Сами башляли кучеряво. Мужиками возникали к шмарам. А нынешние? Свой хрен на помойке надыбали, званье мужичье просрали. Посеяли, зачем и как нужно рисоваться к шмарам! Они — не просто утеха наша! Сколько раз из бед спасали. Разве помогут нынешним? Своими клешнями уроют! И верно замастырят. Вот ты глянь, кто верх держит сегодня повсюду? Бабы! Они — за баранкой, в бизнесе, торговле. Они всюду мужиков обставили и загнали в угол. Те даже дышать стали только по разрешению! И приморились под юбками! Не, в наше время бабы знали свое место, не наезжали, не поднимали хвост на мужика. Помнили, без кентеля остаться могут. А голова — одна на всю жизнь. Вот и не завел себе: раньше не спешил, сегодня опоздал. Да и кто теперь решится жениться? Только псих! Я не из этих. Мне еще моя доля не опаскудела. Коли сдохну, так и то сам, без помощи! — перевел дух Яшка и потянулся к чифиру, сделал глоток.

Яшка! А зачем к тебе пацаны Чирия приходят? — спросил Кузьмич.

Натаскиваю «зелень», надо ж им мозги вправлять, чтоб не канула фартовая наука. Оно чем раньше, тем крепче помнится. Я и сам в их возрасте уже ходил в дела

А говорят городские, что скоро всех воров поизведут власти. Упрячут их за решетки как зверей! — сказала Лидка.

Ох! Уморила одноглазая хварья! Да о том давно трандят! Но хотеть, не значит сделать! Ведь вот даже сам Господь наш был распят рядом с ворами и простид в рай с собой взял! А всяких там бугров, начальников наказал за то, что они грешней нас! Так что с тех пор изменилось? Кого надо за решетку? Разве не тех, кто послал моего отца на войну, а меня заставили стать вором? Кто больше виноват? Вот пусть с себя и начинают!

Яшка сделал большой глоток чифира. Лицо покрылось красными пятнами. Мужик медленно встал, взял банку с остатками крепкого чая, пошел в землянку, слегка покачиваясь и напевая гнусаво:…там били девочек: Марину, Розу, Раю, — И бил их лично Костя-Шмаровоз…

Нет, он не заснул, повалившись на топчан в своей берлоге, как называл землянку. Яшка впал в блаженное полузабытье.

…Он снова в Одессе. Ему всего двадцать лет. Вместе с кентами приехал на воровской сход. А утром, пока все дрыхнут после крутой попойки в ресторане, Яшка пришел на пляж. О! Сколько тут прикольных чувих! А в каких позах валяются, аж голова кругом пошла. Куда ни глянь, одни бабы! Мужику даже ступить негде. Куда бы пристроиться?

Яша! Иди ко мне! — увидел знакомую.

Давай к нам! — приметил бывшую шмару.

Никому не отдам! Мой он! — вцепилась в руку баруха, с какой переспал после ходки. А под утро, разглядев, с кем разделил постель, чуть с балкона не выскочил от стыда. Перебрал, иначе ни за что не завалился бы в постель к престарелой бабе.

Осчастливил бабку! — смеялись кенты долго.

Нет-нет! Уйди от меня! — отталкивает Яшка бабу и видит, как к нему идет она…

Единственная, самая лучшая на свете! Наташка! Ее он не сумел добиться ни мольбами, ни уговорами, ни подарками. Сначала он вздумал овладеть ею, потом стал ухаживать всерьез. Хотел из-за нее уйти в откол, но Наташка бесследно исчезла. Он искал ее повсюду и лишь через десять лет уже в ходке самый верный кент перед смертью раскололся, что убил Наташку, чтоб спасти Якова от разборки «малины».

В море я ее утопил. Расписал «пером» всю как есть, чтобы не опознал никто. Не суди, кент строго! Ни одна не стоит того, чтоб за нее платился жизнью ты! Она уже наверное доперла, что стала тогда и радостью, и твоим горем! Ей ты нужен был на миг, а мне — навсегда…

Яшка смотрит на обнаженное тело девушки. Она быстро прыгнула в набежавшую волну, и сине- зеленая вода мигом стала кровавой.

Яша! Милый! Помоги! — вынырнула Наташка.

Ужас сковал человека. Где стройное тело, прекрасное лицо? Она вся изрезана ножом, исполосована на ленты.

Яша! Родной! Вытащи меня!

Человек, леденея от страха, пытается убежать, но кровавая волна захлестывает ноги. Они уже по колено в ее крови.

Господи! Не виноват! Не убивал! — пытается уйти.

Но все бабы, лежавшие на пляже, подскочили, вцепились в него:

Не уйдешь! Зачем, вскружив голову, не защитил ее от смерти?

Нет тебе прощенья, кобель! — схватила баруха за горло.

Он силится оттолкнуть. Наташка хочет помочь ему, ее не пускают. Она кричит:

Беги, Яшка! — он открывает глаза весь в холодном поту, руки, ноги дрожат.

Дядь Яш, линяй! Менты возникли! Шмонают кого-то! В городе какого-то фраера грохнули! Шустри! — слышит Яков голос Толика-Пузыря.

Вместе с ним он влетает в подвал, там потайной выход, который ведет далеко к реке, где в глухих зарослях ивняка есть совсем маленькая, неизвестная никому землянка. Да и землянка ли она? Без окон и