—  Кать, ты несправедлива и жестока!

   —  Тебе ли упрекать? Виноват по уши, уже молчал бы!

   —  Ладно, кончай бухтеть! Давай встретимся, приходи. Сколько тебя уламывать?

   —  Я не приду,— ответила сухо каким-то чужим голосом.

   —  Катька! Но ведь ты почти жена! Я жду тебя!

   Девчонка ничего не ответила. Она выключила телефон. Женька, досадливо выругался. Он подождал еще с полчаса, позвонил снова, но Катя не стала отвечать.

   Женька через час снова набрал номер, но телефон был выключен.

   На следующий день он снова не смог дозвониться к Кате и решил в выходной пойти к ней в общежитие с самого утра. Так и сделал.

   Катька долго не соглашалась выйти к Женьке, смотрела исподлобья, ни то, что чаю предложить, из комнаты прогоняла. Называла придурком и отморозком. Уж, на какие ухищрения не пускался, ничего не помогло:

   —  Катюх! Я зарплату получил. А ты хотела купить какое-то покрывало и постельное белье! Пошли! Я деньги с собой взял. Сегодня все магазины открыты. Не будем время зря терять,— взял за локоть.

   —  Отцепись, козел! — отскочила от Женьки.

   —  Кать, пошли выйдем в коридор, поговорим,— звал парень.

   —  Слушай, подруга! Чего выпинаешься? Иди, пока зовет! А то я вместо тебя выйду! — пообещала щекастая, румяная соседка.

  —   И чего выпендриваешься? Зачем гонор показываешь? Вот когда станет мужем, тогда и выставляйся. Покуда он тебе никто. Не имеешь на него прав. Теперь ты за него должна держаться, чтоб не передумал. Коли зовет, беги к нему! — отозвалась с койки худая, как жердь, Валентина.

   Женька взял девчонку под руку, та опустив голову, вышла следом в коридор. Но слишком много народу ходило здесь сегодня, поговорить никак не удавалось, и Женька с Катей вышли во дворик. Здесь было пусто и тихо.

   —  Кать! Мы как чужие, будто при разводе в суде, на разных концах скамьи сели! — заметил Женька.

   —  Хорошо, что не расписались,— заметила она.

   —  Ну, виноват! Ты тоже отличилась, показала, какою мегерой можешь стать! Оба дураки!

   —  Но ты еще и кобель! — не уступала девка.

   —  Я сегодня еще ничего не ел. Даже кофе не пил,— вспомнил Женька.

   —  Что предлагаешь? Я не держу тебя. Иди домой,— отозвалась хмуро.

   —  Одному в горло не лезет. Пошли вместе,— придвинулся поближе, Катька остановила взглядом:

   —  Не дергайся, а то уйду,— предупредила тихо.

   —  Старики из деревни харчей передали целых две корзины. Там все к празднику. Мамка куличей напекла, крашенок полная миска, творожная Пасха, сметана и творог. Даже домашней колбасы накоптили. Просят приехать.

   —  Вот и поезжай!

  —   Они обоих ждут.

   —  Я не поеду. Хотя мои тоже зовут. Отец целых пять кур накоптил. И тоже сметаны банку, да меда налил. Говорит, что сала положил, вот передать не с кем. Но зачем так много одной? — глянула на Женьку искоса.

   —  Я хоть и потрепанный, но живой! Чего это ты меня не учитываешь? Жрать не разучился. Небось, отец яиц тоже насобирал?

   —  Целое ведро. Зачем так много?

   —  Пасха всю неделю идет,— придвинулся к Катьке совсем близко, так что той оставалось только встать.

   —  Катька! Ты меня любишь? — обнял девчонку, повернул к себе лицом:

  —   Отстань!

   —  Нет! Ты ответь! — сдавил в руках накрепко.

   —  Отвали, придурок! — хотела оттолкнуть, но не удержалась и упала со скамьи. Женька подхватил, усадил на скамейку, по-хозяйски поднял плащ, посмотрел, не ушибла ли, не ободрала пи ноги.

   —  Слушай, чего мы целый день тут сидим. Сколько времени потеряли. Я жрать хочу, ты замерзла! Пошли домой! Завтра столько дел надо успеть сделать. А с утра в ЗАГС! Ты хоть это помнишь?

   —  Завтра ЗАГС выходной! И нас через три дня будут регистрировать. Я узнавала,— проговорилась Катя и тут же вставила:

  —   Стоит ли нам спешить? Может, давай заберем заявление, пока не поздно. А то мало ли! Присмотришь себе другую, в авоське и в парике! Мне не к спеху замужество!

   —  Катька! Погоди, придем домой. Там я тебе на все вопросы отвечу сразу!

  —   Как?

   —  Ты знаешь, у нас с тобой по соседству, на одной лестничной площадке живет пара, в общем-то, пожилые, старые совсем. И что думаешь, когда дед выходит во двор, он без костыля давно не появляется нигде, бабка всегда зорко следит за ним из окна. А знаешь почему?— усмехнулся Женька шельмовато:

   —  Этот старый озорник еще шалит с соседками. Увидит бабу помоложе своей старухи, тут же подрулит и цап ее за задницу! Та, в крик! Охальником, хулиганом обзовет, а дед торчит от кайфа! Мужика в себе сыскал старый шельмец! Запусти его на ночь к молодухе, ведь не справится с нею. Зато во дворе героем держится, мужиком! Ну, а его старуха кричит сверху:

   —  Эй, Петрович! Ты гляди же, на ночь что-то и для меня оставь! Не растеряй из порток всю прыть!

   —  Вот так и живут. Не ревнуют, не обзывают и не обижают друг друга. Шутят над возрастом и болячками, помогают их одолеть. На то большого ума не нужно, а вот понимание и любовь, какие пронесли через все годы, не растеряв ничего. Вот это мудрость. Когда она приходит к людям, и ко всем ли? Я, честно говоря, завидую им. Они, эти старики и сегодня остались в душе молодыми. Зато мы с тобой быстро старимся. Скажи, почему так получается?

   —  Не знаю,— ответила Катька тихо.

   —  Да все просто! Они и теперь любят друг друга, как когда-то в молодости. Любят с ошибками, и прощают, не помня зла. А вот мы не умеем так. В условностях, в подозрительности завязли. Нам надо подогнать друг друга под идеал. А где личность? Нет ее, нет индивидуальности. А жить по стандарту ох и скучно.

   —  Что ты хочешь этим сказать?

   —  Кать, пока мы еще не расписались, давай поговорим начистоту и расставим все точки над и, чтоб впредь не было недоразумений.

   —  Давай! — согласилась охотно и прижалась к плечу Женьки.

   —  Я обычный человек, как и все мужики. А потому, не буду давать глупых клятв, что ты для меня единственная и неповторимая, что кроме тебя у меня никогда не будет другой женщины. Это чушь! Кто такое лопочет, он откровенно врет. Никто не может поручиться за себя загодя. В жизни бывает всякое. Потому, вдруг ты, или я, встретим более достойного человека, без какого жизнь станет немыслимой, о том надо сказать честно и поступить порядочно, без позора и грязи.

   —  Тогда зачем нам жениться, расписываться, если ты сегодня в себе не уверен?

   —  Я говорю о будущем. Его не предугадать никому. На тот случай я предупреждаю тебя заранее.

  —   А я выхожу замуж на всю жизнь.

   —  Дай Бог, чтобы так оно и было. Но и при этом помни, я не потерплю, чтоб ты когда-нибудь еще раз опозорила меня, как в общежитии. У нас есть квартира, где могли разобраться сами, без посторонних глаз и ушей. Один на один. Ведь тогда ты опозорила ни меня, а саму себя! Приревновав к путане, бросила ей под ноги свое имя, поставила над собой. О том ты не подумала, а мне и теперь стыдно за тебя перед ребятами. Знай, если такое повторится, я ни за что больше не пойду на примирение с тобой и не поверю, что любила. Позорящий, способен на любую подлость и предательство, мне такая жена не нужна. Ты