ронинов, а точнее – образ Шавхелишвили, его поведение и манеры заставляли его снова и снова касаться этой темы. Оказывается, ронины были разными. Лично Шавхелишвили особо почитал тех ронинов, которые, считаясь элитой, не имели средств к существованию; и лишь немногие владели замками и землями. Некоторые из них вложили мечи в ножны и примкнули к другой элите: художников, музыкантов, артистов. Другие, наоборот, «устремились к идеалу воина» в жажде познать совершенства на опасных путях Кендо. Дуэли стали обычным явлением, а школы фехтования вступили в эпоху расцвета. Но и они разделились: одна школа готовила учителей Кендо, а другая со временем превратилась в тайную полицию.

Духом битвы была пронизана вся повседневная жизнь самурая, и возможная смерть не казалась ему чем-то необычным; близость смерти его не пугала. Можно ли то же самое сказать о Джемале? – задался вопросом Терон. Настоящим мастером меча он был вряд ли. А вот по духу – несомненно. Джемал был готов без колебаний шагнуть навстречу собственной гибели. Но такое положение вещей просуществовало только до вчерашнего дня, когда Джемал попрал это правило и отступил. Мало того, он прикрылся товарищем, убив его. Но он спас свою жизнь. Он не спасовал в отдельно взятой ситуации, нашел выход, проявил смекалку, постиг суть ситуации. Вот!

Как-то раз он заговорил о практике, направленной на постижение сути вещей. В ней нет церемоний и поучений, сказал Джемал. Совершенствование в этой практике ведет к осознанию природы обычной жизни. Конечная точка – это начало, а наибольшая добродетель – простота. И эта фраза заставила Терона надолго задуматься. Еще он сказал, что знание – это законченный круг. Новичок тренируется, как одержимый, отражая тысячи атак утром и вечером. Мастер тоже продолжает шлифовать простейшие упражнения, отдавая им всего себя, как ежедневной молитве.

Мастер.

Джемал, оставив Гвидо Терона одного в кабинете «Филиала», спустился в подвал.

...Мастер вдруг почувствовал головокружение. Как будто у него резко упало давление. Как будто он отошел от самогипноза. Он был близок к истине. Он не подумал только об инструментах – этой камере с ее самобытной атмосферой, коридоре за толстыми стенами, скромной вывеске на фасаде здания.

Он встрепенулся – как будто прозвучал голос медсестры из кабинета тюремного стоматолога: его очередь вырывать зуб. Открылась дверь. На пороге вырос полковник Шавхелишвили. Мастер же грешным делом подумал о том, что больше его не увидит.

– Не все так просто, – сказал Джемал.

Одна эта фраза послужила росчерком ко всему, о чем подумал Мастер, о чем успел он написать сутками раньше.

Вот оно...

Губы и язык его занемели. Он впервые попробовал на вкус вязкий воздух подвала, последний его глоток.

Шерхан взвел курок пистолета и трижды выстрелил в Мастера.

Глядя на тело, сползшее с койки, он убрал пистолет в поясную кобуру. Усмехнулся. Ведь он держал в голове мысль об автокатастрофе. Зачем? Что скажет этот факт соседям Мастера, его близким и родным? Только то, что он попал под машину. Несчастный случай. А может быть, не такой несчастный. «Аннушка уже пролила масло». Нет, это не ерунда. Но это слишком сложно. Три пули в грудь и голову скажут близким, родным и соседям Мастера чистую правду. Три пули в чужое тело выгонят из них все затаенное: злобу, ненависть, желание отомстить.

Мысль об автокатастрофе могла прийти в голову одному человеку, но одобрение могла получить только в большом коллективе. Один человек думает и действует проще. Его мысли и устремления прямы, как стрелы. Но горе ему, если он свернет с прямого пути: у него нет помощи со стороны. И он в конце концов сгинет, пропадет.

Шавхелишвили невольно перенес свои мысли на операцию «Метро». Она была проста. По сути своей – двухходовка. И он не придал значения тому, что она увеличилась на один ход, а значит, и он сворачивал с прямого пути. Просто потому, что в полковнике Артемове, которого он расценил как дар небесный, он не увидел «примеси» – как человеческого фактора. Он не уводил с пути, но украшал его.

Покидая подвал, Шавхелишвили сказал дежурному:

– Вы знаете, что делать.

– Да, господин полковник.

Гвидо Терон встретил Джемала настороженным взглядом.

– Ты где был?

– С другом надо было пообщаться.

Этот ответ поначалу озадачил Терона. Он не собирался устраивать тотальный контроль. Но когда они вместе, этакой сиамской парой, действительно напарники, пусть даже в русской интерпретации – «Я начальник, ты дурак», то будь добр, отчитайся.

И ответ Шавхелишвили не заставил себя ждать.

– Я устраивал небольшое дорожное происшествие. С нашим парикмахером случился инцидент.

– Правда? – фальшиво удивился Терон. – Когда же ты успел?

Он представил более чем реальную картину. Шерхан берет Мастера за шиворот и выводит из «Филиала», ждет, когда мимо проедет грузовик на средней скорости или легковушка на высокой, и швыряет парикмахера под колеса.

Он мог запросто сделать и такое. А мог толкнуть его на рельсы. Гори – крупный железнодорожный узел.

– Когда я зашел к нему в камеру, он осветил меня реальным светом своих глаз. Я потерял управление.

Такой стиль не шел Джемалу. Он говорил как педик. Терон тотчас поправился: почему как?

После этого глубокого вывода мысли американца вздыбились, но он быстро взял себя в руки. Дважды за короткий промежуток времени Джемал Шавхелишвили показал характер. Или проявил, черт его знает, как правильно по-русски. Но не вышел из-под контроля. Об этом говорить рано. Он все сделал по-своему. Его поступки было легко объяснить – нужно было лишь немного времени на анализ.

Гвидо Терон сравнил себя с секундантом, а Шавхелишвили с боксером. Он дает ему установку на бой. Но точно знает, что «по месту» его подопечному будет виднее. Главное – победа. Обнимашечки после боя.

Он должен был ответить что-то Джемалу – тот смотрел на него не без вызова и не без иронии: «Ты начальник, но и я не рядовой. И я не дурак». И Терон ответил:

– Ну ладно. Главное, чтобы у тебя не поехала крыша.

Михаил Артемов не раз возвращался в разговору в кабинете начальника управления. «Об этом должны знать только трое: ты, я и Сергей Марковцев». Еще в то время полковник мог задать вопрос: «А как же агенты, с которыми нам придется контактировать? Они должны знать суть задания. Иначе работать будут медленно и некачественно». Собственно, Спрут и давил на качество. «Должны знать трое» – это акцент на важность и прочее.

Артемов вздрогнул, услышав выстрелы. Ему показалось, они прозвучали прямо за дверью его камеры. «Не надо давить на меня, – нервно посоветовал он грузинским комитетчикам, – меня на такие вещи не купишь». Он был крайне взволнован, растерян. Об этом говорила другая его мысль: о пушечном залпе в тюремном коридоре.

Звукопроницаемость тут потрясающая, успел заметить Михаил Васильевич. Где-то капала вода. Вроде как признак катакомб или мрачных застенков. Скорее всего, она капала в конце коридора, образовав лужу. Но... Нет. Звук другой. Капли падали не в воду, а ударяли в камень. Слух у полковника Артемова обострился. Он реально представил себе Джека Николсона в роли оборотня. Вот и его, похоже, укусил волк.

Открылась дверь. Черные глаза охранника обшарили помещение, затем остановились на арестованном. Вслед за ним в помещение шагнул другой охранник. Он помог Артемову подняться с койки, подставил свое плечо, тихо бросил: «Пойдемте».

Поджимая ногу и морщась от боли, Артемов с помощью охранника вышел в коридор.

– Спиной к стене, – последовало распоряжение.