Когда в ее квартиру позвонил Сергей Образцов и вкратце объяснил цель своего визита, Светлана подумала, что Дробов последнее время не выходит у нее из головы. И это было правдой. Однако она не знала причины: та старательно пряталась до поры до времени под видом боязни. Светлана говорила себе, что боялась Дробова, хотя этот ответ не удовлетворял ее.
Когда Светлана готовила статью, она старательно подгоняла фразы Дробова под его манеру говорить. Это также было подсознательно. Она снова и снова слушала его голос. Слушала, еще ничего не понимая, и побаивалась. Кого – его, себя?
И еще один важный момент. Образцов спросил ее тогда:
– Вам эта статья не кажется странной?
А она, обидевшись, уточнила:
– В каком смысле? Вам кажутся странными вопросы или ответы?
О, смысл тут был. Она по той же самой, не осознанной пока причине обиделась вдвойне. За себя – потому что это были ее вопросы, за генерала – потому что это были его ответы. Уже тогда они были вместе. А обидно-стандартная отговорка «не задавай дурацких вопросов, не получишь дурацких ответов» была всего лишь отговоркой для своего тайного кривляния души.
А вчерашний день? Когда она начала беспокоиться оттого, что он ее не примет: секретарь вошел в его кабинет, а она кусала свои губы, оставляя на зубах помаду. Ей просто необходимо было повидать его. До этого она глядела во ввалившиеся глаза Антона, а видела генерала Дробова, его голубые глаза, красивую седину на висках и ямочку на подбородке.
Потом…
Потом беспорядочные мысли разом приобрели законченность.
Ее ладонь медленно скользит по его руке. Вверх, вниз, вверх, вниз. Какие сильные руки. Властные.
Светлана улыбнулась. Господи, подумать только! Хочется смеяться, когда думаешь над тем, что послужило причиной их решающей встречи, их близости. Действительно смешно: отравляющие вещества, чья-то нелепая смерть, парень-заложник… Как она могла связать все с Дробовым? Это, конечно, ужасно, и ужасов этих как-то слишком много. Однако весь этот клубок – с одной стороны, а с другой… Тут было все и не было ничего. Был только один человек, который недавно страдал, сидя на холодном полу кухни. Он был всем, но не имел никакого отношения ни к нелепым смертям, ни к заложникам, ни к чему-чему-чему- чему.
Она наклонилась над ним и поцеловала.
Сейчас он спал, пройдет совсем немного времени, и она спросит его обо всех этих нелепостях, и они вместе посмеются. А о ночном происшествии ни он, ни она никогда не вспомнят.
Да, все скоро станет на свои места, и он еще поможет Антону, она не сомневалась в этом. В конце концов, Светлана попросит его. Неужели он откажет ей в помощи? Никогда. Она та, которую он так долго ждал. Это не она придумала, и слова были не хмельные. Они произносились горячо и в то же время трепетно. Они составляли такой контраст, что он возбуждал обоих: ее прямые черные волосы и его с проседью; морщинки под глазами и на лбу у него и абсолютно гладкая кожа на ее лице; слегка за сорок его и двадцать с небольшим ее…
Тигр и ягненок.
Молчание ягненка по… Дробову.
Покорность ягненка.
Сейчас он спит.
Она подула в его висок, он слегка поморщился.
– Вставай…
Ей было приятно будить его. Он сильнее и все же подчинится ей. Скоро он проснется.
– Вставай… Слышишь? Мне. Нужна. Твоя. Помощь.
Он открыл глаза и улыбнулся ей.
Светлана снова подула в висок. Он уже не спал. Однако план, разработанный ею для окончательного пробуждения, провалился вместе с трескотней будильника. Это был старый будильник, который каждый день нужно заводить до боли в пальцах от сильной пружины.
Светлана не пыталась скрыть своего разочарования, отчего он неожиданно рассмеялся.
Она увидела на тумбочке свои очки и тут же нацепила их. Потом сняла, чувствуя себя неловко: голая, хоть и под простыней, но в очках.
Мысли путались в голове. Она хотела о чем-то спросить его. Только вот о чем? Так, кажется…
В реальный мир ее вернул голос Григория, который позвал ее уже откуда-то из глубины квартиры.
– Света!
Собственное имя, подобно мячику, заскакало у нее в голове: пум-пум, пум-пум.
– Да. – Она вложила в это слово все: все нежные интонации, какие только могла воспроизвести голосом. Сама Светлана не решалась назвать генерала по имени. Оно было хоть и не таким уж старомодным, но несколько неудобным при обращении к любимому, ну… или близкому человеку. Григорий – слишком официально, можно употреблять только днем, но никак не ранним утром при пробуждении или поздним вечером. Гриша – вообще никуда не годилось. В этом варианте она чувствовала неполноценность – таково было ее мнение. Она даже прошептала, для пробы: «Доброе утро, Гриша». Невольно рифмовалось с «крышей». Она хихикнула. Генерал имел такое имя, которое вообще нельзя произносить в подобных ситуациях.
Он позвал ее еще раз.
