И Угуччоне с молодым Бригатой,
И те, кого я назвал,495 в песнь вложив.
Туда, где, лежа навзничь, грешный род
Терзается, жестоким льдом зажатый.
И боль, прорвать не в силах покрывала,
К сугубой муке снова внутрь идет;
В подбровной накопляясь глубине,
Твердеют, как хрустальные забрала.
Что все мое лицо, и лоб, и веки
От холода бесчувственны вполне,
'Учитель, — я спросил, — чем он рожден?
Ведь всякий пар угашен здесь навеки'.497
В то место, где, узрев ответ воочью,
Постигнешь сам, чем воздух возмущен'.
Вскричал: 'О души, злые до того,
Что вас послали прямо к средоточью,
Чтоб скорбь излилась хоть на миг слезою,
Пока мороз не затянул его'.
Но назовись; и если я солгал,
Пусть окажусь под ледяной корою!'
Тот, что плоды растил на злое дело498
И здесь на финик смокву променял'.499
И он в ответ: 'Мне ведать не дано,
Как здравствует мое земное тело.
Что часто души, раньше, чем сразила
Их Атропос501, уже летят на дно.
Снять у меня стеклянный полог с глаз,
Знай, что, едва предательство свершила,
Ей в тело бес, и в нем он остается,
Доколе срок для плоти не угас.
Еще, быть может, к мертвым не причли
И ту, что там за мной от стужи жмется.
Он звался Бранка д'Орья;502 наша братья
С ним свыклась, годы вместе провели'.
Сказал я. — Бранка д'Орья жив, здоров,
Он ест, и пьет, и спит, и носит платья'.
Еще Микеле Цанке не направил,
С землею разлучась, своих шагов,
Взамен себя, с сородичем одним,
С которым вместе он себя прославил.503
Открой мне их!' И я рукой не двинул,
И было доблестью быть подлым с ним.
Последний стыд и все осквернено,
Зачем ваш род еще с земли не сгинул?
Я встретил одного из вас,505 который
Душой в Коците погружен давно,
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ