Дурному зверю на спину — и мне
Промолвил так: 'Теперь пора мужаться!
Сядь спереди, я буду сзади, рядом,
Чтоб хвост его безвреден был вполне'.
Пред лихорадкой, с синевой в ногтях,
Дрожит, чуть только тень завидит взглядом, —
Но как слуга пред смелым господином,
Стыдом язвимый, я откинул страх.
Хотел промолвить: «Обними меня», —
Но голоса я не был властелином.
И без того поняв мою тревогу,
Меня руками обхватил, храня,
Смотри, о новой ноше не забудь:
Ровней кружи и падай понемногу'.
Вперед кормой, так он оттуда снялся
И, ощутив простор, направил грудь
Потом как угорь выпрямился он
И, загребая лапами, помчался.
Бросая вожжи, коими задетый
Небесный свод доныне опален,217
От перьев обнажавший рамена,
И слыша зов отца: «О сын мой, где ты?»218 —
Пустая бездна воздуха чернеет
И только зверя высится спина.
Но это мне лишь потому вдогад,
Что ветер мне в лицо и снизу веет.
Грохочущий под нами, и пугливо
Склонил над бездной голову и взгляд;
Увидев свет огней и слыша крик,
И отшатнулся, ежась боязливо.
Спуск и круженье, видя муку злую
Со всех сторон все ближе каждый миг.
И птицу и вабило219 тщетно ждав, —
Так что сокольник скажет: «Эх, впустую!»
И, опоясав сто кругов сначала,
Вдали от всех садится, осерчав, —
Там, где крутая кверху шла скала,
И, чуть с него обуза наша спала,
ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Сплошь каменное, цвета чугуна,
Как кручи, что вокруг отяготели.
Широкого и темного колодца,
О коем дальше расскажу сполна.
Кольцом меж бездной и скалой лежит,
И десять впадин в нем распознается.
Где замок, для осады укрепленный,
Снаружи стен рядами рвов обвит,