художника после смерти мужа. И он, подбив на это еще двух своих приятелей, отследил, когда его тетушки не будет дома, и проник в ее квартиру, предварительно сняв слепки с ее ключей. Чем бы все это закончилось, неизвестно, так как ребятки работали в перчатках, однако непрошеных гостей заметила соседка Самсоновой и тут же позвонила в милицию. Так что, когда вдова вернулась домой, ей оставалось только охать да ахать, да еще написать заявление в милицию. Кстати, она еще не знала на тот момент, что наводчиком был родной племянник ее мужа, которого тут же сдали его подельники.

— И что с того? — резонно заметил Маурин.

— А то, что этот самый Паша Григорьев давным-давно получил чистый паспорт и сейчас, насколько мне известно, спокойно проживает в Москве. Но это еще не все, Костя! Главное то, что о тайнике, в котором хранились драгоценности убитой, знали всего лишь несколько человек из ближайшего окружения Самсоновой, и одним из этих людей мог быть Паша Григорьев. А это, согласись, уже информация для размышления.

Голованов замолчал было, но тут же поспешил добавить, словно боялся, что вечно занятый старший оперуполномоченный убойного отдела МУРа капитан Маурин пошлет его со всеми версиями куда-нибудь подальше:

— И еще один немаловажный факт, Костя! Далеко не каждый домушник мог знать об истинной ценности и стоимости той коллекции статуэток, которая была похищена из квартиры Самсоновой. Стоят себе статуэточки, радуют глаз хозяйке, да и хрен бы с ними! А Григорьев не мог не знать — и все статуэтки с полочек словно корова языком слизала.

Маурин долго, очень долго молчал, видимо переваривая услышанное, наконец спросил уже более жизнеспособным голосом:

— Насчет Григорьева информация точная?

— Точнее не бывает! Да и информатор более чем надежный. Из ближайшего окружения Самсоновой.

— М-да, — промычал Маурин, — дела. — И тут же добавил: — Но ты же ведь знаешь, тот следователь, что это дело вел…

— Знаю, Костя, все знаю! — успокоил его Голованов. — А поэтому прошу тебя сейчас об одном. Мне нужен полный расклад по Григорьеву, а также по тем его подельникам, которые шли с ним по тому, старому делу.

— И что, все?

— Пока все.

— А если вдруг всплывет что-нибудь из похищенного?

— Сомневаюсь, — резонно заметил Голованов. — Если это действительно дело Пашиных рук, то он, зная настоящую цену этим статуэткам, постарается временно припрятать всю коллекцию, а потом или вывезет ее за рубеж, или же загонит какому-нибудь подпольному олигарху.

Плетнев и понимал, и не понимал, что с ним творится. Он вроде бы как осознавал, что влюбился, однако не мог понять, КАК это могло с ним случиться. После гибели жены, когда они в одночасье осиротели с Васькой, ему казалось, что он уже ни-ко-гда не сможет всерьез связать свою жизнь с какой-нибудь, как вдруг…

Влюбился! Как семнадцатилетний мальчишка! У которого гормонов больше, чем извилин в мозгу. И влюбился-то как… С первого взгляда, как это бывает порой в кино.

Причем влюбился в женщину, о которой со-вер-шен-но ничего не знал, но без которой уже не представлял своей дальнейшей жизни. Расскажи кому — засмеют.

Не в силах выносить более изматывающих мук томительной неопределенности и в то же время страшась отказа, если он предложит ей встретиться, Антон все-таки набрался мужества, которого, казалось бы, ему было на занимать, и, когда Катя подняла телефонную трубку, произнес, невольно стушевавшись и забыв все те слова, которые он хотел бы ей сказать:

— Катя?.. Здравствуйте! Антон Плетнев беспокоит. Если, конечно, помните такого.

— Это такой большой и сильный, который помогал нести Игната? — засмеялась Катя. — А как же не помнить? Помню.

— И вы… вы не против того, что я позвонил вам?

— О чем вы говорите, Антон?! Конечно, нет. Я даже думала, что вы тем же вечером позвоните мне, все-таки Игнат находился в таком состоянии, что… Думала, позвоните, чтобы справиться о его самочувствии, а вы…

Она была явно рада его звонку, он чувствовал это, и сейчас самое бы время предложить ей пойти вечерком в театр или в тот же ресторан, но вместо этого он замямлил, как закостеневший двоечник, вызванный к доске:

— Катя, простите, ради Бога, что отрываю вас от работы, но…

И замолчал, начисто забыв все то, что «репетировал» до этого едва ли не все утро.

— Ну же, Антон! — напомнила о себе Катя. — Я слушаю вас.

— Скажите, вы же нарколог широкого профиля? Я имею в виду, вы одинаково успешно работаете как с наркоманами, так и с алкоголиками?

Пожалуй, именно этого вопроса Катя ожидала менее всего, и в ее голосе послышалась нотка растерянности:

— Да… а что?

«Идиот! Дубина стоеросовая!» — сам себя обругал Плетнев, однако переводить разговор на другие стрелки было уже поздно, и он негромко произнес, вернее, попросил Катю:

— Катюша, вы не могли бы проконсультировать меня по одному вопросу?

— Что, личные проблемы с наркологией? — совершенно беззлобно поддела она Антона.

— Да ну, о чем вы говорите? — шуткой ответил Плетнев. — Я ведь практически не пью. Так… от случая к случаю.

— Рада слышать, — голосом практичной женщины резюмировала Катя. — В таком случае, что за проблема?

— Ну-у… разговор, конечно, не телефонный… и если вы позволите подъехать к вам?.. В больницу, скажем, или куда вы прикажете…

— Подъезжайте в клинику, — немного подумав, отозвалась Катя. — Сегодня я до утра дежурю, так что если вас утроит часов в семь или в восемь вечера…

— И поужинаем вместе! — наконец-то нашелся Плетнев.