что все бумаги прочитаны и сложены так, чтобы соблюдалась определенная последовательность. Костя всегда отличался пунктуальностью и страстью к порядку.
– Что скажешь? – чтобы не тянуть резину, спросил Турецкий.
– Удивляет ваша оперативность. Что-то в последнее время я не замечал ее у вас при расследовании других дел. Нет, это неплохо, но всему должны быть причины, верно?
– Явная же туфта, Костя... И потом, когда обижают хорошего человека...
– А он хороший? – как-то очень равнодушно спросил Меркулов, будто был заранее уверен в отрицательном ответе. Но Александр оказался хитрее.
– Пусть грамотно доказывают, что он плохой. И – никаких вопросов. Но организаторы – люди куда хуже его, а это несправедливо, Костя.
– Поговорим о справедливости? – тем же ровным тоном предложил Меркулов.
– Лучше когда-нибудь в другой раз.
– А что, хорошая тема. Немодная, правда. Ну в другой так в другой... – Меркулов вздохнул и остро взглянул на Александра. – Чего смотришь? Ты в папку смотри, а не на меня. На меня, Саня, будут и сегодня, и завтра другие глаза смотреть. И по-другому. Ну что делать, пусть.
Турецкий вдруг сообразил и лихорадочно перевернул папку, заглянул в бумаги с обратной стороны.
Ну, конечно, можно было догадаться. Подписанное заместителем генерального прокурора Российской Федерации, государственным советником юстиции первого класса Константином Дмитриевичем Меркуловым, там лежало постановление о срочном переводе подследственного Гусева Е. С. (уголовное дело №..., находящееся в производстве с...) из следственного изолятора 48/2 в следственный изолятор 48/1 в связи с... Впрочем, причина, придуманная Меркуловым, уже не интересовала Турецкого.
Он вскочил, сунул папку под мышку.
– Костя, – сказал с чувством, – не верил и был категорически не прав! С меня!..
– Будет трепаться, – отмахнулся Меркулов. – Копии этих показаний и заявления Гусева ко мне на стол. Сегодня же! – И он хлопнул по столу ладонью.
– Для вопросов? – не удержался Александр.
– О господи, Саня, хоть ты не умничай... Позвони Вячеславу, пусть он перезвонит этому своему знакомцу... ну ты знаешь, как его? Орешкин? Нет, этот уже давно не работает... Что с памятью?.. Готовцеву, вот, и скажет, что я лично отдал такое распоряжение. Бегом, ребятки, пока не опоздали...
Не понял Александр Борисович потаенный смысл сказанной его другом и шефом фразы насчет опоздания, но и размышлять на эту тему было некогда. Он примчался к себе и, пока Филипп с Вадимом читали постановление, созвонился со Славкой. Объяснив в двух словах, что надо делать, и особо подчеркнув Костину просьбу позвонить Готовцеву, Александр сказал, что сейчас сам подвезет постановление.
– У тебя, что ли, дел других нет? С курьером пришли. – Грязнов не понимал причины такой спешки. Турецкий и сам не понимал, почему вдруг возразил, что курьера надо еще дождаться, а под рукой – Филя.
– Отлично, – обрадовался Вячеслав, – с ним и пришли, вот мы вдвоем и подскочим в Бутырку. Мишке, значит, позвонить? А что, пусть его готовят, пока мы катим.
До конца рабочего дня Александр Борисович читал материалы по делу Гиневича, доставленные к нему из Приморья, и, наконец, разобрался в причине, по которой генеральный взял его под свой личный контроль. Он бы и не брал, да уговорил, оказывается, молодой министр финансов, с которым генеральный прокурор избегал не только конфликтов или ссор – об этом и речи не шло! – но просто временных недопониманий, выражаясь уходящим советским «канцеляритом».
За чтением рутинных протоколов прошло время, стало темно. И Александр Борисович, решив, что денек удался, то есть прошел достаточно плодотворно, стал собирать документы, чтобы убрать их в сейф. За этим занятием его и застал телефонный звонок Грязнова.
– Ну все, Саня, благое дело сделано. Он – в Матроске. А Мишка, – он имел в виду начальника СИЗО-2, то есть Бутырки, – так ни хрена и не понял. В общем, как и я, грешный. Говорю, так начальство решило, старик. Может, этому бывшему олигарху приличные условия создать хотят, чтоб он быстрее кололся. А Мишка возражает, говорит, что он его в недавно отремонтированной камере содержит, а там условия почти идеальные, всего двадцать пять человек на пятнадцать посадочных мест, холодильник, телевизор, «параша» новая, чего им еще надо? А что сидят они там по два-три года, так это мелочи, не стоящие внимания. В общем, не понял, но пошел навстречу. И даже «автозак» сам поторопил. Я ему коньячку отстегнул, из старых запасов, своим, думаю, не жалко, а?
– Посадочную площадку загодя готовишь? – пошутил Турецкий.
– Типун тебе! – заорал в трубку Грязнов – Сплюнь и перекрестись! – и нормальным уже голосом добавил: – Я позвонил Косте, ни для какой цели, просто справиться, как самочувствие, то, другое, а он пробурчал нечто такое, неразборчивое, а потом вдруг выдал. Сволочи вы все, говорит, совсем меня не жалеете... И – все. И – пока. Сань, чего у вас там произошло? С чего это он так? Давно я от Кости подобного не слышал... А может?.. Да нет, вряд ли...
– Ты о чем? – осторожно спросил Турецкий и подумал, что он, кажется, уже догадался. Вот где смысл последней, той, фразы Меркулова – пока не опоздали! Он наперед уже знал, что они могут опоздать. Что есть силы, которым все эти переезды Гуся – вострый нож в задницу! Что генеральный прокурор вряд ли одобрит такую его инициативу, ведь сказал уже, чтоб не лез в чужие разборки, пусть МВД само разбирается в собственном хозяйстве. Так ведь надо понимать. А Костя не только полез, но и, возможно, «сгубил» чью- то инициативу. Вот и реакция. Наверняка кто-то уже донес «заинтересованным лицам», те в Генпрокуратуру – что, мол, за самодеятельность? Мы так не договаривались! – ну а генеральный выдал Косте по высшему разряду. Забыл, наверное, что на Костиной памяти уже пятеро таких вот «генеральных» сменилось, оставив после себя только пыль в кабинете. Ну и нарвался, Косте ведь тоже палец в рот не клади.
– Ты б заглянул к нему, а? Просто, без дела.
– Не-а, – по-мальчишески упрямо ответил Турецкий, – он сам прекрасно знает, что надо делать. И как с кем разговаривать. А насчет сволочей... Славка, а кто мы есть на самом-то деле? Помнишь, из какого-то анекдота? Он говорит: «Какая сволочь! Ка-акая сволочь! Просто чудо, какая сволочь! Хочу такую!»
– Да это ты с песней спутал, там слова – «Ах, какая женщина! Хочу такую».
– Значит, это из другого анекдота...
– Ладно, не заскочишь?
– К дому тянет, Славик.
– А, ну да, правильно, Филипп мне рассказал про эту его бабу, ну следовательшу, и про вашу реакцию. Ты как насчет нее, а, Саня?
– Мысль есть.
– О-го-го! – загрохотал-захохотал Грязнов. – Ну так и знал!
– Я не про то, о чем вы постоянно думаете, ваше превосходительство, – изысканно-вежливым голосом сказал Турецкий. – У меня тут один план созрел. Но удача будет только в том случае, если Ершова клюнет. Вообще-то она рисковая баба, так что должна.
– Саня, ты с ней на рыбалку собрался? Могу присоветовать одно уютное местечко. Клев, какой тебе и не снился! А изба, Саня, что эти новорусские хоромы! Сеновал, запах! Даже жалко отдавать...
– Нет, ты не понял, но неважно, я завтра со Щербаком посоветуюсь, он мастер на такие штучки.
– Опять провокации? – грустно спросил Грязнов. – Брось, заскочи по дорожке.
– И не уговаривай. Семья – это святое. Я сегодня почему-то вспомнил собственную сентенцию, знаешь, что это такое?
– Неважно, излагай.
– Определение – хороший я или плохой муж – у Ирки зависит только от одного фактора: от объема имеющейся у нее информации. Так зачем же мне увеличивать долю негатива? Логично?
– А ты у-умный, Саня!
– Поэтому и поехал. Пока.
Произошло невероятное – так доложили Брусницыну.
