Кто взглянет на тебя, тому сурьмой В глаза войдет летучий пепел твой. Но роза не глядела на очаг. Откуда ж цвет сурьмы в ее очах? Или решила стать сурьмой зола, Когда она в твои глаза вошла? Огонь! Горящий жар твоих углей Рубинов драгоценных мне милей: В нем вижу я — мне цвет багряный люб — Всепожирающее пламя губ! Нет, не венец — рубином, а венцом Украшен сей рубин: ее лицом! Ты в ночь заботы подал руку мне, Ты озарил в ночи разлуку мне. Как высказать, как я люблю тебя? Каким стихом я восхвалю тебя? И что тебе я, путник робкий, дам? Алоэ и сандал в растопки дам! Огонь! Тебе никчемных слов не дам: Луну и солнце я в жаровни дам! Огонь! Всегда будь на моем пути, Всегда свети, вселенной всей свети!..» Не кончил он, как ветер вдруг донес Протяжный лай: залаял в стане пес… Он скорчился, пошла по телу дрожь, И на собаку стал он сам похож. И стон его поднялся в вышину, — Не стон, а вой нарушил тишину. Как путник, потерявший караван, Взывает, страхом темным обуян, Следы читает сквозь кромешный мрак, — Так шел несчастный Кайс, и пел он так: «О ты, чей голос радость мне принес, Ночной товарищ мой, печальный пес! Ты, верный друг, мне громкий подал крик, Всех заблудившихся ты проводник! Вокруг селенья ходишь, честный страж, Не правда ль, одинаков жребий наш! Пройдут ли ночью воры в мирный кров, — Зубами в клочья разорвешь воров, И хна для ног твоих — людская кровь. О, мне конец такой же приготовь! Я тоже пес, как ты, но ты важней: Ты можешь в стан войти, к прекрасной, к ней. Твоя судьба — хранить и хлеб и кров. Моя судьба — бродить вокруг шатров!» Так пел влюбленный, так шагал в пыли… А ты, месяцеликая Лейли, Ты плачешь тоже, ты грустишь о нем, Ты видишь Кайса утром, ночью, днем,
