Отчаянные крики оставались без ответа. Как можно помочь, когда каждого втягивает в водоворот течения, а сил едва хватает?

Гарда с Ивановым и несколькими другими партизанами залегли и, стреляя, прикрывали тех, кто плыл по реке. Вскоре, однако, у них кончились боеприпасы.

— Мы здесь уже совсем не нужны, — охрипшим голосом бросил командир отряда, весь забрызганный кровью. — За мной, ребята! Кто переплывет, пусть отомстит… — Сказав это, он бросился в воду.

Поплыла плотная группа людей. Восточный берег уже приближался, когда мины опять ударили по гладкой поверхности реки. Забурлила вода, раздались сдавленные крики по-польски, по-русски, по- украински… Их заглушали новые взрывы мин. Замолкали голоса, исчезали головы, несколько рук с растопыренными пальцами еще какое-то мгновение держались над водой.

И наконец спасительный берег.

— Ложись! — Крики неслись из советских окопов. — Там мины! Подождите, сейчас вас проведем…

Первыми эти призывы услышали партизаны, но было уже поздно. В ряде мест вверх взлетели черные столбы земли, раздался гул, и берег покрылся слоем серого дыма. Увидев это, остальные пошли гуськом — один за другим. Они осторожно обходили мины, соединенные тоненькими проволочками. Еще минута, еще и… наконец!

— Товарищи! Друзья!

— Вот герои! — кричали обрадованные советские солдаты.

От речной глади рикошетом отскакивали немецкие пули. От взрывов мин поднимались фонтаны воды. Припять продолжала угрюмо шуметь.

Серый пар поднимался над водами Припяти. Вверху, на безоблачном небе, бледнели последние звезды, а ниже, над землей, алело море огня.

Над Волынью вставал день. Но это раннее утро 1944 года не всем несло радость и жизнь. Пока еще господствовали жестокие законы войны.

Треск автоматического оружия извещал, что фронт не спит. Это дежурные огневые точки вели поединок. Пучки осветительных ракет взвивались вверх, их резкий свет рассеивал остатки темноты. Дикая симфония выстрелов заполняла воздух, а с обоих берегов Припяти, словно светлячки, летели трассирующие пули. Время от времени раздавались выстрелы орудий или минометных батарей.

Подхорунжий Лешек, по грудь погрузившись в мутную воду, сидел среди затянутых илом водорослей. Тянуло холодом, но он словно не ощущал этого.

— Удалось, удалось, — шептал он радостно.

Когда ракеты опускались, он отчетливо видел темную полосу земли, а в глубине лес. Там находились позиции советских войск, там была помощь.

— Берег рядом, близко, пан поручник! Их врачи помогут, спасут… — Подхорунжий поддерживал на вытянутых руках две связанные доски, на которых лежал скорчившись человек небольшого роста, и только его стоны и шепот свидетельствовали, что он жив и находится в сознании.

— Эх, Лешек… Говорил я… вчера утром, чтобы ты меня там оставил… Теперь я… кусок мяса…

Вблизи взорвалось несколько мин, глухой гул, словно стон разбитого колокола, повис в воздухе. Огненные султаны осветили воды реки.

Раненый со стоном сказал опять:

— Если бы не этот… Там рука… Здесь грудь. Ты только измучился…

— Ногами достаю до дна. Еще немного потерпи.

— Знаешь, всю жизнь я — «железный» хорунжий {21} У нас хватало терпения…

— Наступит время, когда перестанут помыкать людьми, не жалевшими крови ради родины!

— Эх, людская память…

Из немецких окопов взвился вверх и полетел по небу сноп ракет. Яркий свет заливал восточный берег.

Гладь воды становилась то розовой, то желтой, то зеленой… Вдруг снова кровавые огни вспыхивали у берега и над рекой.

— Хотите нас в гроб вогнать? Сукины сыны!.. — шептал подхорунжий. — Чтоб вам сквозь землю провалиться… Гитлеровские стервы… — Он выискивал проклятия, толкая перед собой доски. Раненый совсем замолк. Лежал, скорчившись, головой уткнувшись в плечо.

Бежали секунды и минуты, воздух содрогался от огня и взрывов, но подхорунжий ни на что не реагировал. Помнил одно: берег принесет спасение. Толкал доски, которые становились все тяжелее, и наконец почувствовал, что вода достигает до его живота. Остановился и схватил раненого под руку. Тот повис как-то безжизненно. Положив его на прибрежный песок, Лешек лег сам. Чувство огромной усталости охватило его. Земля была влажная и холодная, развороченная снарядами. Лешек отдыхал, закрыв глаза. С трудом пересилив себя, поднял голову. Река затягивалась пеленой тумана. Медленно возвращалось сознание, уверенность, что все успокаивается, не гремят орудия, редко тарахтят станковые пулеметы…

— Слава богу! Удалось, — шепнул он и вспомнил о раненом. — Пан поручник! Все кончилось, мы на берегу… — Оборвав радостный шепот, он вскочил на колени и тронул лежащего, раз, другой. — Поручник Заремба! Что с вами? — Лешек ошеломленно смотрел на вытянувшуюся неподвижно фигуру. — Не может быть! Как же так? Сейчас? — Шепот вырывался из гортани. Ракета упала на берег, и в ее белом свете он увидел остекленевшие, широко открытые глаза лежащего.

Он все понял. Упав навзничь, он не замечал исчезающих звезд, не ощущал холода, который лениво вползал под остатки мокрой одежды. Чувствовал, как что-то теплое течет по его щекам, задерживается на кончиках губ, раздражает соленым вкусом. А в груди — тяжесть, словно там лежит огромная каменная глыба.

— Проклятые стервы… И такого человека… Чтоб вас, чтоб… — шептал он, не умея найти подходящих ругательств. Рука его по-прежнему лежала на груди поручника, словно ожидая, что его сердце внезапно дрогнет, оживет… — Прости, — шептал он дрожащими, потрескавшимися от жара губами. — Моя вина… Надо было вчера утром… несмотря ни на что. Я ошибся. Возможно, вчера утром…

…Вчера утром партизаны Гарды и Иванова входили в воду Припяти, когда их шпиговали пулями, секли осколками. Отчаявшись, они знали только одно: на этом берегу их ждет неминуемая смерть, другой берег принесет спасение.

Подхорунжий Лешек тоже это понял, однако… Он видел, как рукав поручника Зарембы все больше пропитывается кровью. Тот не обращал на это внимания.

— В воду! — кричал он. — Прыгай, Лешек… Я за тобой… Позже…

— Вы ведь ранены, поручник!

— Не рассуждать! В воду! Приказываю!

Несколько партизан, пришедших с ними сюда, бросились в поток реки, размахивая руками и ногами. Напрасно! Многих вода словно всасывала…

— В реку! — бормотал Заремба. Он еле держался на ногах, левой рукой придерживая раненое бедро.

Подхорунжий схватил его под руку и почти насильно подтянул к близлежащим кустам, где разорвал окровавленный рукав мундира и остатки рубахи и умело сделал перевязку.

— Кость, пожалуй, не затронута… Рана, по-моему, скорее поверхностная.

— Потом убедимся. Сейчас на другой берег.

— Ничего не выйдет, пан поручник! Река глубокая, течение быстрое… С этой рекой не справишься… Вы видели, как тех унесла вода?

По приказу капитана Гарды привели партизан, почти или совсем не умеющих плавать. Казалось, река здесь была спокойнее, водовороты меньше. Увы, Припять всюду была грозной.

— Мы останемся! Утонуть всегда успеем. Подождем до ночи. Может, удастся…

— Уходи, парень! Я сам справлюсь… — Поручник говорил с трудом. — Ты хорошо плаваешь. Я ночью…