— Слышал, дядя Ефим, — так же шепотом признался Никитка, чувствуя, как рука Кузяева больно сжимает его плечо.
— Ну?
— Вы тетю Шуру поросят заставили продать.
— Та-ак... Очень даже красиво, — протянул Кузяев — Ну вот что, стрючок, ты меня сегодня в городе не видел, с Александрой я ни о чем не разговаривал и о продаже поросят знать ничего не знаю. Все запомнил?
— Как же это, дядя Ефим... — начал было Никитка.
— Ты моего Митьку знаешь? — перебил его Кузяев.
— Как не знать...
— Вот и заруби себе на носу. О том, что здесь слышал-видел, помалкивай. Ни Гошке, никому ни слова. А будешь болтать — Митька тебе пропишет ижицу. Знаешь, поди, какие у него кулаки справные. Ну, иди себе. — Кузяев слегка щелкнул Никитку по затылку, потом сунул ему в руку десятирублевку. — Возьми. Гостинец себе купишь.
Он подтолкнул Никитку к выходу, проследил, куда тот пошел, и вернулся обратно в чайную.
— Что у тебя за секреты с Никиткой-то? — спросила Александра.
— Не было печали, так черти накачали! — поморщился Кузяев. — И надо же было ребятишкам в наши дела втереться. Вот и пыхти теперь.
Он быстро допил водку, расплатился с официанткой и встал.
— Вот что, Александра! Надо нам эту заваруху зараз прикончить. Иди сейчас по магазинам, купи ребятам подарков побольше и поезжай домой. Подарки вручишь Гошке с Никиткой. Еще скажи им что-нибудь, успокой, чтобы они шума не поднимали.
— Эх, Ефим, Ефим! — покачала головой Александра. — И зачем ты с этими поросятами связался?
— Не от хорошей жизни, конечно. Беда подходит. Новый председатель ферму проверяет, а у меня недостача большая. Деньги срочно нужны. А откуда их взять? Вот шпитомцы и выручат.
— А может, по-честному, Ефим? — подняла голову Александра. — Пойти да и признаться новому-то хозяину: так, мол, и так. Жадность попутала, на колхозное добро польстились. Ну и деньги, конечно, вернуть.
Кузяев оглянулся по сторонам.
— Ты глупости не городи. Шпитомцы эти нигде не записаны, не учтены. Колхозу до них и дела нет. Тут главное — ребятишек умаслить, подарки им сделать.
— Какие подарки? За что? — удивилась Александра. — Зачем еще в это дело ребятишек впутывать...
— А ты слушай меня, слушай. Мальчишки — они на подарки падкие, как мухи на патоку. Завязнут и лапок не вытащат. Пойдем-ка вот, купим кое-чего. Денег у нас хватит.
ПОДАРКИ
Покупка подарков заняла довольно много времени, и Александра вернулась домой только к вечеру.
Гошки дома не было. Ничего не знали о брате и Клава с Мишкой.
Не на шутку встревоженная, мать отправилась на колодец за водой. Здесь ее встретила Ульяна Краюхина и опросила, почему это Гошка сидит у них в избе и не идет домой.
— Видать, припугнула за что-нибудь. То-то он как побитый. Да и мой не в себе чего-то.
Оставив ведра у колодца, Александра пошла к Краюхиным. Гошка с Никиткой молча отогревались на печке.
— И что ж ты делаешь, негодный! — возмутилась мать. — Убежал, не дождался меня, домой не пришел. Я уж думала, невесть что стряслось. — Она с трудам перевела дыхание и принялась торопить сына. — Одевайся скорее, домой пойдем. Там такое тебя ждет, такое ждет... Вот и Никитку зови, оба довольны будете... Да и что же ты у людей-то сидишь? Что у тебя, дома, что ли, нет?
— Не пойду, — отказался Никитка, мрачно уставившись в потолок. — Продрог я сильно.
Гошке пришлось пойти домой.
Александра выпроводила на улицу Клаву с Мишкой и принялась доставать из мешка подарки. И чего тут только не было!
Портфели из желтой кожи со светлыми металлическими замочками, голубые авторучки, коробки с цветными карандашами и акварельными красками, розовые, будто пастилки, ластики, стопки тетрадей с язычками промокашек, цветастые, в крупную клетку, рубахи-ковбойки и даже ботинки на толстой рубчатой резиновой подошве.
И все это, как успел приметить Гошка, было в двух комплектах.
В довершение ко всему мать вытащила из мешка и положила на стол желтый, как луна в полнолуние, футбольный мяч.
Он был такой тугой и упругий, что, казалось, помани его пальцем, и мяч сам скатится со стола и запрыгает по избе.
Пораженный всем этим великолепием, Гошка только ахнул и вытянул шею.
— Мама, кому это все?
— Да вам с Никиткой, вам, — натянуто улыбнулась Александра. — Вроде как премия за поросят, за труды ваши, за усердие. — Она подтолкнула сына к столу. — Забирай свою половину. Тут вам с Никиткой каждому по штуке куплено, без обиды. Вот только мячик один на двоих. Ну, бери же, сынок, бери!
— Премия, значит? — хрипло переспросил Гошка. — А за что? Чтоб мы про шпитомцев молчали, как ты на базаре их загнала?
— Ох, Гоша, опять ты за свое. Ну, случилось такое дело. Так все ж равно поросята списанные были, безучетные. Вы их с Никиткой растили — вот вам и награда.
— Не одни мы с Никиткой. И другие ребята помогали.
— Им тоже что-нибудь подарим.
— А Кузяев что скажет? А председатель новый? Где, спросят, поросята?
— Так председатель о них знать ничего не знает. А Ефим что?.. Попросим, он и смолчит, пожалеет нас. — Александра устало опустилась на лавку. — Глупый ты... Разве ж я для себя все это? Для вас же, ребятишек, стараюсь...
— Ты что? Ты чего говоришь-то? — задохнувшись, выкрикнул Гошка. — Сама всех обманула, а теперь нас на обман толкаешь. Чтоб мы тоже врали да изворачивались!
— Да не кричи ты на весь белый свет! — Мать испуганно замахала на сына руками, чувствуя, как несуразна вся эта затея с подарками. И зачем она опять послушалась Ефима! — Сейчас вот Клавка с Мишкой вернутся.
— Пусть и они узнают, какая ты у нас...
— Что мне теперь, в правление бежать да каяться? — в отчаянии спросила мать, торопливо засовывая подарки в мешок. — Мол, я такая-сякая.
— Вот и покайся, — вырвалось у Гошки.
— Ты... ты понимаешь, что говоришь? — опешила Александра. — Да меня засудить могут, под стражу заберут. Вот и сиди один дома, корми малых, ухаживай за ними. Этого ты хочешь?
Гошка обессиленно прислонился к стене и беззвучно заплакал. Потом ринулся было к двери. Но мать удержала его.
— Ладно, сынок. Может, все и поправим. Куплю завтра на базаре других поросят и пущу их в ваш закуток. Никто ничего и не узнает.
Уложив детей спать, Александра поздно вечером отправилась к брату.
Семья Кузяевых заканчивала ужинать.
— Вот хорошо, что зашла. Ждал я тебя, — поднимаясь навстречу сестре, заговорил Ефим и провел ее в
