Нэн не сказала не далее как сегодня утром: «Мы все родились в Инглсайде, а ты нет»? Ди съела после завтрака его шоколадного зайчика. хотя знала, что это его зайчик. Даже Уолтер покинул его — ушел копать колодцы в песке с Кеном и Персис Форд! Подумаешь, забава! А ему так хотелось пойти с Берти и посмотреть как делают татуировку. Джем был уверен, что еще никогда в жизни ничего не хотел так сильно. Он надеялся, что сможет рассмотреть чудесный, с полным парусным вооружением макет корабля, который, по словам Берти, всегда стоял на каминной полке в доме капитана Билла… Это просто подлость, вот что это такое.

Сюзан вынесла ему большой кусок торта, покрытого глазурью из кленового сахара с орехами, но Джем с каменным выражением лица проронил лишь: «Нет, спасибо». Почему она не оставила ему имбирного пряника со взбитыми сливками? Наверное, остальные все съели. Обжоры! Он все глубже погружался в пучину уныния. Мальчишки сейчас уже на пути к дому капитана Билла. Сама эта мысль казалась ему невыносимой. Он должен сделать что-нибудь, чтобы расквитаться со своей семьей. Что, если он разрежет набитого опилками жирафа Ди на ковре в гостиной? Старая Сюзан с ума сойдет, как это увидит… Эта Сюзан с ее орехами — знает же, что он терпеть не может глазурь с орехами! Что, если он пойдет и подрисует усы херувиму на картинке в календаре, который висит у нее в комнате? Он ненавидел этого пухлого, розового, улыбающегося херувима, поскольку тот был как две капли воды похож на Сиси Флэгг, растрезвонившую на всю школу, будто Джем Блайт ухаживает за ней. За ней! За Сиси Флэгг! Но Сюзан считала, что херувим очарователен.

Что, если он оторвет волосы кукле Нэн? Что, если он отобьет нос Гогу или Магогу… или обоим? Может быть, тогда мама поймет, что он уже не маленький. Вот подождите — придет весна! Он столько лет — с тех пор, как ему исполнилось четыре — приносил ей в мае перелески, но следующей весной не принесет. И не ждите! Даже не подумает!

Что, если он объестся теми маленькими зелеными яблочками, которые появились на ранней яблоне? Объестся и расхворается? Может быть, это их испугает? Что, если он никогда больше не будет мыть за ушами? Что, если он станет корчить рожи всем в церкви в следующее воскресенье? Что, если он посадит гусеницу на тетю Мэри Мерайю — большую, полосатую, мохнатую гусеницу? Что, если он убежит на пристань, спрячется на корабле капитана Джона Риза и утром уплывет в Южную Америку? Тогда-то они огорчатся? Что, если он никогда больше не вернется? Что, если он будет охотиться на ягуаров в Бразилии? Тогда-то они огорчатся? Нет, он знает точно, они не огорчатся. Никто не любит его. В кармане его брюк дырка. Никто ее не зашил. Ну и ладно, ему наплевать. Он просто покажет эту дырку всем в Глене, и пусть люди знают, какой он несчастный и заброшенный. Волна обид все нарастала и совсем захлестнула его.

Тик-так… тик-так… тик-так… размеренно тикали в передней старые напольные часы, которые привезли в Инглсайд после смерти дедушки Блайта — спокойные, никуда не спешащие старые часы, сделанные еще в те дни, когда существовала такая вещь, как время. Прежде они нравились Джему — сегодня он их ненавидел. Они, казалось, насмехались над ним. «Ха-ха, скоро спать. Другим можно идти к капитану Биллу, но ты пойдешь в постель. Ха-ха… ха-ха… ха-ха!»

Почему он должен ложиться спать каждый вечер? Да, почему?

Сюзан, снова вышедшая на крыльцо, с нежностью взглянула на фигурку маленького бунтаря.

— Можешь не ложиться спать, пока я не вернусь из Глена, Джем, дорогой, — сказала она, желая ублажить его.

— Я совсем не лягу спать сегодня! — яростно выкрикнул Джем. — Я убегу, вот что я сделаю, старая Сюзан Бейкер! Я пойду и прыгну в пруд, старая Сюзан Бейкер!

Сюзан была далеко не в восторге от того, что кто-то — пусть даже это маленький Джем — называет ее старой. Она зашагала к воротам в мрачном молчании. Его в самом деле следовало бы малость проучить — это пошло бы ему на пользу! Заморыш, вышедший из дома следом за ней и томимый жаждой дружеского общения, сел, обернувшись черным хвостом, перед Джемом, но его старания оказались напрасными — ответом ему был свирепый взгляд.

— Убирайся! Расселся тут и таращится, как тетя Мэри Мерайя! Пошел отсюда! Ах, ты не — хочешь! Не хочешь, да? Ну так вот тебе!

Джем швырнул в Заморыша игрушечной жестяной тачкой, весьма кстати оказавшейся под рукой, и тот с жалобным воем бросился искать убежища в кустах шиповника. Вы только посмотрите! Даже кот в этой семье ненавидит его! Какой смысл продолжать жить?

Он поднял леденцового льва. Нэн съела хвост и большую часть зада, но это все еще был лев. Можно, пожалуй, пососать. Возможно, это последний лев, какого он ест в этой жизни. К тому времени, когда Джем дососал льва и облизал пальцы, решение относительно дальнейших действий было принято им окончательно. Он сделал единственное, что может сделать человек, когда ему ничего не разрешают делать.

— Почему это наш дом так освещен? — воскликнула Аня, когда в одиннадцать они с Гилбертом подъехали к воротам. — Должно быть, у нас гости.

Аня поспешила в дом, но никаких гостей видно не было. Да и никого другого тоже. Свет горел в кухне… в гостиной… в библиотеке… в столовой… в комнате Сюзан и в передней второго этажа… но нигде ни признака чьего-либо присутствия.

— Как ты полагаешь, — неуверенно начала Аня, но ее прервал телефонный звонок. Гилберт ответил… несколько мгновений внимательно слушал… издал восклицание ужаса… и опрометью выбежал из комнаты, даже не взглянув на Аню. Очевидно, произошло что-то страшное и не было времени на объяснения.

Аня привыкла к этому — как и положено жене человека, решающего вопросы жизни и смерти. С философским пожатием плеч она сняла шляпу и жакет. Она была немного сердита на Сюзан, которой, право же, не следовало уходить, оставив все огни в доме ярко сверкающими, а все двери широко распахнутыми.

— Миссис… докторша… дорогая, — произнес срывающийся голос, который никак не мог принадлежать Сюзан… но все же принадлежал.

Аня в изумлении смотрела на представшую перед ней фигуру. И это Сюзан? Без шляпы, в седых волосах клочки сена, ситцевое платье в ужасных пятнах и потеках. А ее лицо!

— Сюзан! Что случилось? Сюзан!

— Маленький Джем исчез.

— Исчез! — Аня растерянно заморгала. — Что вы хотите сказать? Он не мог исчезнуть!

— Исчез. — Сюзан дышала с трудом, судорожно ломая руки. — Он сидел на боковом крыльце, когда я уходила в Глен. Я вернулась засветло… но его там уже не было. Сначала… я не испугалась… но мне не удалось найти его. Я обыскала все комнаты в доме… Он говорил, что убежит.

— Вздор! Никуда он не убежит, Сюзан. Вы совершенно напрасно так разволновались. Он, конечно же, где-то здесь — уснул, наверное… Он должен быть где-то здесь.

— Я искала везде… везде! Я прочесала весь сад, заглянула во все хозяйственные постройки… Вы посмотрите на мое платье… Я вспомнила, что он всегда говорил о том, как было бы интересно спать на сеновале. И я полезла туда… и провалилась через угловой лаз в конюшню — в одну из кормушек, — а там еще оказалась кладка яиц, припрятанная какой-то из кур. Счастье, что я ногу не сломала… если что-либо может быть счастьем, когда пропал маленький Джем.

Аня все еще отказывалась верить, что есть причина для беспокойства.

— Вы полагаете, Сюзан, что он мог все же уйти с мальчиками к капитану Биллу? Еще никогда не было такого, чтобы он ослушался нас, но…