таким, каким оно должно быть… И на нем был такой красивый новый светло-серый костюм! («Как я рада, что надела эту тонкую блузку с оборками к моему коричневому костюму, хотя миссис Линд считала безумием надевать ее в дорогу. Если бы я ее не надела, то не выглядела бы так привлекательно для Гилберта».)

Инглсайд сиял развешанными на большом крыльце разноцветными китайскими фонариками. Аня весело пробежала по дорожке, обсаженной желтыми нарциссами, и крикнула:

— Инглсайд, я здесь!

И вот уже все они были вокруг нее — смеялись, восклицали, шутили, а на заднем плане, как всегда, присутствовала улыбающаяся Сюзан Бейкер. Каждый из детей, даже двухлетний Ширли, держал в руках свой букет, собранный специально для нее.

— Ах, какое приятное возвращение домой! Все в Инглсайде кажется таким веселым и счастливым. Как это замечательно, что вся моя семья очень рада меня видеть!

— — Если ты, мама, когда-нибудь еще уедешь из дома, — сказал Джем с самым серьезным видом, — то я возьму и заболею апенцитом.

— А как ты это сделаешь? — заинтересовался Уолтер.

— Ш-ш-ш! — Джем тихонько подтолкнул брата локтем и шепнул: — Апенцит — это когда где-то болит, я знаю… но я только хочу напугать маму, чтобы она больше не уезжала из дома.

А сколько всего Ане хотелось сделать первым делом — и обнять каждого, и выбежать в сад, чтобы в свете сумерек нарвать анютиных глазок — в Инглсайде их можно найти повсюду, — и поднять маленькую потрепанную куклу, валяющуюся на коврике, и услышать все колоритные и пикантные новости — каждый добавлял что-нибудь свое. Как Нэн надела на нос крышку от тюбика с вазелином, когда доктора не было дома, и Сюзан была в такой тревоге, что чуть с ума не сошла. «Уверяю вас, миссис докторша, дорогая, это был ужасный момент»… Как корова миссис Палмер съела пятьдесят семь тонких гвоздиков и пришлось вызывать ветеринара из Шарлоттауна… Как рассеянная миссис Дуглас пришла в церковь с непокрытой головой… Как папа прополол клумбы и выкопал с газона все одуванчики — «в промежутках между новорожденными, миссис докторша, дорогая; их у него было восемь за время вашего отсутствия»… Как мистер Том Флэгг выкрасил усы — «а прошло всего лишь два года с тех пор, как умерла его жена»… Как Роза Максвелл из Харбор-Хеда отказала Джиму Хадсону из Верхнего Глена, и он прислал ей счет, в котором указал все, что он потратил на нее… Как много народу было на похоронах миссис Уоррен… Как коту Картера Флэгга другой кот в драке откусил кусок прямо «оттуда, откуда растет хвост»… Как Ширли был найден в конюшне, где стоял прямо под одной из лошадей. «Никогда, миссис докторша, дорогая, я уже не буду прежней женщиной после такого испуга»… Как было, увы, слишком много оснований опасаться, что сливовые деревья поразила «черная болезнь»… Как Ди ходила целый день и распевала: «Мама едет сегодня домой, сегодня домой, сегодня домой» на мотив «Весело мы кружимся»… Как один из котят кошки Джона Риза родился с открытыми глазами и поэтому теперь косой… Как Джем по рассеянности сел на липкую бумагу от мух — прежде чем надел брюки… И как Заморыш упал в бочку с дождевой водой.

— Он чуть не утонул, миссис докторша, дорогая, но, к счастью, доктор услышал его визг и в мгновение ока вытянул его за задние лапы. («Мама, а как это в мгновение ока»?)

— Ну, он, похоже, вполне оправился после этого приключения, — заметила Аня, нежно проводя рукой по черно-белым, бархатным и округлым формам довольного кота с огромными челюстями, мурлыкающего на стуле у камина. Ни на один стул в Инглсайде нельзя было сесть, не убедившись предварительно, что на нем нет кота. Сюзан, не особенно жаловавшая кошек прежде, уверяла, что ей пришлось полюбить их в целях самозащиты. Что же касается Заморыша, так назвал его Гилберт год назад, когда Нэн принесла домой несчастного тощего котенка, подобранного в деревне, где его мучили какие-то мальчишки, и имя осталось, хотя было теперь совсем неподходящим.

— Но… Сюзан! Что случилось с Гогом и Магогом?.. Они не разбиты, нет?

— Нет, нет, миссис докторша, дорогая! — воскликнула Сюзан, сделавшись от стыда красной как свекла, и метнулась в буфетную. Вскоре она вернулась, держа в руках двух фарфоровых собак, неизменно председательствовавших у очага в Инглсайде. — Как это я забыла поставить их на место перед вашим приездом! Видите ли, миссис докторша, дорогая, вы уехали, а на следующий день к нам зашла с визитом миссис Дей из Шарлоттауна… а вы знаете, какая она чопорная и как следит за соблюдением приличий. Уолтер решил, что должен как хозяин развлечь гостью, и для начала показал ей собак. «Это Бог, а это Мой Бог», — сказал он, бедное невинное дитя. Я была в ужасе… хотя думала, умру от смеха при виде лица миссис Дей. Я, конечно, объяснила ей все, как могла, — мне не хотелось, чтобы она решила, будто мы семейство язычников, но я все же подумала, что будет лучше убрать собак в буфет с фарфором, подальше от греха, пока вы не вернетесь.

— Мама, мы не могли бы поужинать пораньше? — жалобно спросил Джем. — У меня сосет под ложечкой. И знаешь, мама, мы сегодня приготовили каждому его любимое блюдо!

— «Мы пахали», как сказала муха, которая во время пахоты сидела на шее у лошади, — усмехнулась Сюзан. — Мы решили, что ваше возвращение нужно отпраздновать, как полагается, миссис докторша, дорогая… Где же Уолтер? На этой неделе его черед звонить в колокольчик к обеду.

Ужин оказался настоящим пиршеством. А каким удовольствием для Ани было уложить каждого из детей в постель! Сюзан позволила ей уложить даже Ширли, поскольку это был особый случай.

— День сегодня не совсем обычный, — заявила она торжественно.

— О, Сюзан, обычных дней не существует! Каждый день имеет в себе что-то такое, чего нет ни в одном другом дне. Вы этого не замечали?

— Ваша правда, миссис докторша, дорогая. Даже в прошлую пятницу, когда дождь лил весь день и было так мрачно и уныло, на моей большой пунцовой герани показались наконец бутоны — и это после того, как она три года не хотела цвести. А вы обратили внимание на кальцеолярии, миссис докторша, дорогая!

— Конечно! В жизни не видела таких кальцеолярий, Сюзан. Как вам это только удается? (Ну вот, и Сюзан довольна, и я не солгала. Я действительно никогда не видела таких кальцеолярий… хвала небесам!)

— Это результат неусыпного внимания и постоянной заботы, миссис докторша, дорогая… Но думаю, что я должна еще кое о чем вам сказать. Мне кажется, что Уолтер о чем-то подозревает. Без сомнения, какие-то дети в Глене что-то такое ему сказали. Так много детей теперь знает гораздо больше, чем им следует знать… На днях он сказал мне очень задумчиво и озабоченно: 'Сюзан, а младенцы очень дороги?' Я была ошеломлена, миссис докторша, дорогая, но я не потеряла головы. «Некоторые полагают, что младенцы — роскошь, — сказала я, — но мы в Инглсайде считаем их предметами первой необходимости». А в душе я упрекнула себя за то, что вслух выражала недовольство ужасными ценами в магазинах Глена. Боюсь, этим я обеспокоила бедного ребенка. Но теперь, если он заговорит с вами на эту тему, он не застанет вас врасплох.

— Вы с честью вышли из трудного положения, Сюзан, — сказала Аня очень серьезным тоном. — И я думаю, им всем пора узнать, чего мы ожидаем

Но лучше всего была та минута, когда к ней пришел Гилберт. Она стояла у своего окна, следя за тем, как туман крадется со стороны моря над освещенными луной дюнами и гаванью, вползая в длинную узкую долину, над которой стоял Инглсайд и в которой укрывалась от ветров деревня Глен святой Марии.

— Как это хорошо — прийти домой после долгого и трудного рабочего дня и найти тебя! Счастлива ли ты, Аня из Ань?

— Очень! — Аня наклонилась, чтобы понюхать усыпанные цветами ветки яблони, которые Джем поставил в вазу на ее туалетном столике. Она чувствовала себя окруженной любовью и заботой. — Гилберт, дорогой, приятно опять на неделю стать Аней из Зеленых Мезонинов, но в сто раз приятнее вернуться домой и быть Аней из Инглсайда.