телефонного гнезда. Ни туалета. Дверь, похоже, была сделана, из твердого дуба, а не покрыта пустотелой фанерой.

Она глубоко, успокаивающе вздохнула, уверяя себя, что должно быть она что-то пропустила, по крайней мере, по поводу обогрева. Делая круг по комнате во второй раз, она осмотрела каждый укромный уголок и трещину, она обследовала рукой стены, еще один  способ проверки надёжности её тюрьмы. Кончики её пальцев коснулись толстого гобелена, который пружинил под ними и давал ощущение большего холода, чем камни. Грубая ткань затрепетала под её пальцами, словно ветер бил палкой по ним с другой стороны. Заинтригованная, она потянула его в сторону.

У нее захватило дух от внезапного, стремительного порыва воздуха. Вид из окна произвёл такое же сильное впечатление, как неожиданный удар в живот.

Она пристально вглядывалась в туманную ночь древней истории.

На высоте пятидесяти футов она пребывала в каменном замке, который стоял на краю острова, окруженного громоподобным морем. Волны бросались на каменные скалы, разбиваясь пеной и сливаясь с туманом, кружившим в водовороте над чёрной поверхностью океана. На мощеном проходе мужчины, несущие факелы, тихо перемещались между замком и маленькими придомовыми постройками. Отдаленный волчий вой состязался со слабой мелодией волынок. Ночное небо было иссиня-чёрным, слегка окрашенное фиолетовым, где оно встречалось с водой, танцуя с тысячью звезд и тонким серпом луны. Она никогда не видела так много созвездий, в Цинциннати: смог и эффект ореола ярко освещенного города, затеняли такую красоту. Вид из окна был захватывающим, величественным. Ожесточенный ветер ревел с моря и несся через мыс, трепля гобелен в её руке.

Она отбросила его, будто обожглась, и он упал поперёк окна, благословенно закрыв неожиданную перспективу. К сожалению, поскольку её глаза сфокусировались на гобелене, она обнаружила новый источник ужаса. Он был блестяще соткан и слишком детализирован: воин, едущий верхом в битву, в то время как армия мужчин, одетых в запачканные кровью пледы, приветствовали его. У основания в рамке, вышитые тёмно-красным, четыре числа, которые потрясли ее разум: 1314.

Лиза двинулась к кровати и мягко опустилась на неё, её силы  истощились от ударов, следующих один за другим. Мгновенье она безучастно смотрела на кровать, затем её рука замелькала, отчаянно тыкая в матрац, словно она проверяла другую часть обстановки. Не твой новенький матрац марки Серта Слипэр, Лиза. Переполненная растущим чувством паники, она откинула сильно подвёрнутые одеяла и на мгновение отвлеклась на аромат, исходящий от белья. Его аромата: специи, опасность и мужчина.

С трудом игнорируя желание зарыться носом в простыни, она стащила матрац, который был немного больше чем тонкие соломенные тюфяки, лежащие друг на друге, обрамлённые  колючим полотном. Один трещал, как высушенная щетка, другой, казалось, был наполнен комковатой, шерстяной тканью, а в изголовье, ощущались мягкие перья. В течение последующих двадцати минут Лиза с растущим отчаянием тщательно исследовала окружавшие её вещи. Камни были холодными, огонь - горячим. Жидкость в чаше около кровати на вкус оказалось мерзкой. Она слышала волынки. Каждое чувство, которым она обладала, отзывалось на её проверки. Рассеянно, она дотронулась до шеи тыльной стороной руки, а когда отняла её, единственная, тёмно-красная капля крови, осталась на её коже.

Внезапно девушка отчетливо поняла, что никогда не должна была касаться фляги. Вопреки рациональному объяснению, она не была ни в Цинциннати, ни в двадцать первом столетии. Последней надеждой было то, что она слегка ошиблась в своих незначительных возможностях. Она хорошо знала сны. Но это было слишком реальным, чтобы быть сном, слишком детальным, чтобы быть плодом ее воображения.

‘Дай мне флягу,’ - потребовал он.

‘Ты видишь её? Это часть видения?’ - удивилась она.

Но теперь, размышляя над этим, Лиза поняла - он видел её, потому что она не была частью фантазии. Она была частью действительности, его действительности, реальности, частью которой теперь стала она. Фляга, которой она коснулась непосредственно перед тем, как почувствовала, что падает. Фляга, которую он потребовал, казалась слишком логичным соединением, чтобы существовать в пределах фантазии. Могла ли фляга, так или иначе, перенести её к мужчине, у которого были прямые или косвенные права собственника на этот предмет? И если да, была ли она действительно в четырнадцатом столетии?

С растущим ужасом Лиза увидела пугающий пример: странный стиль его одежды, его пристальное рассматривание её одежды,  будто он никогда не видел прежде подобного, примитивная деревянная бадья, расположенная перед огнем, странный язык, на котором он говорил, гобелен на стене. Всё намекало на невозможное.

Пораженная, она бегло осмотрела комнату, оценивая её заново, под другим углом. Она рассматривала её, как работник музея, полагая, что так выглядит комната в средневековье.

Все странности указывали на реальность происходящего.

Логика настаивала, что она находилась в каменном средневековом замке, и, несмотря на неправдоподобие, согласно настенным украшениям, где-то в четырнадцатом столетии.

Лиза выдохнула, в неистовой попытке успокоиться. Она не могла быть где-то ещё во времени, потому что, если это была средневековая Шотландия, Кэтрин была приблизительно семьюстами годами в будущем. Одна. Её мать отчаянно нуждалась в ней, ей больше не на кого было положиться. Это неприемлемо. Теперь застрять в странной фантазии было бы меньшей проблемой, будь это правдой. Фантазию легко можно исправить, в конечном счете, она бы проснулась, независимо от того, насколько ужасными были сновидения. Если она действительно  в прошлом, а на этом настаивали все её чувства, то она должна вернуться домой.

Но как?

Быть может, прикосновение к фляге сделает это снова? Обдумывая эту возможность, она услышала шаги в коридоре. Она быстро двинулась к двери, прислушиваясь к спору за ней, затем прижалась ухом. Мудро разведать об обстановке всё, что она могла.

- Ты думаешь, он сделает это? - эхом отозвался голос в зале.

Долгая тишина, затем вздох, настолько громкий, что прошёл через толстое дерево.

- Думаю, да. Он не даёт легко клятвы и знает, что женщина должна умереть. Ничто не может прийти в наше дело без причины, Дункан. Даннотар должен быть удержан, этот ублюдок Эдуард - побеждён, а данные клятвы соблюдены. Он убьёт её.

Шаги удалялись по коридору, Лиза мягко прислонилась к двери. Не было сомнений, какую именно женщину они подразумевали.

Даннотар? Эдуард? Господи! Она не просто путешествовала во времени — она была заброшена в самую середину продолжения ‘Храброго сердца’!