Он перелил бензин в бак, потом мы вчетвером отправились через стоянку к «Повешенному Эдварду».

— Бодрящая ночка, — заметил Эрни, предлагая руку Веронике.

Было чертовски холодно, и я никак не мог унять дрожи.

— И красивая луна, Эрнест, — добавила Вероника, продевая свою руку в его. — Какая великолепная ночь для побега с возлюбленным!

Она рассмеялась так, словно ей было шестнадцать. Я закрутил крышку над старинной своей мучительницей — Ревностью. Мистер Микс плелся шатко, и я поддерживал его до самой двери, где на доске мелом рекламировался «Смачный Матч!». В теплой пещере за дверью куча народу смотрела по телевизору футбол в каком-то отдаленном часовом поясе, где, в отличие от нашего, было светло. На восемьдесят первой минуте Англия отставала от Шотландии на один мяч. Никто нас даже не заметил. Англия играла с Шотландией, где-то за границей, посреди зимы — что, опять пришла пора отборочных матчей на Кубок мира? Вот и говори теперь о чертовом Рип ван Винкле!^[196]

Я не большой любитель пабов с трансляциями, но там, по крайней мере, не было этой тум-тум- тумбовой кислотно-электрической музыки, а добытая тем вечером свобода выступала в роли самого прекрасного угощения. Парнишка с повадками овчарки расчистил для нас место на скамье возле очага. Выпивку заказывал Эрни, потому что, как он сказал, у меня слишком южный выговор, за что мне могут плюнуть в стакан. Я получил двойной «Килмагун» и самую дорогую сигару, которую могли раздобыть в пабе, Вероника заказала свое «Драмбуи» с содовой, мистеру Миксу досталось имбирное пиво, а Эрни — кружка «Энгри-Бастарда» горького. Бармен не отрывал глаз от экрана — он обслуживал нас исключительно на ощупь. Как только мы уселись в одной из ниш, вдоль стойки пронесся циклон отчаяния. Шотландии назначили пенальти. Зрителей наэлектризовало чувство племенной розни.

— Эрни, хотелось бы уточнить наш маршрут. Позвольте-ка взглянуть на карту.

— Но ведь она оставалась у вас.

— А, должно быть, она… — У меня в комнате. Здесь, режиссер Ларс, надо как можно более крупным планом подать лицо Кавендиша, осознающего свою зловещую ошибку. Я забыл ее на своей кровати. На благо сестры Нокс. Забыл карту, на которой фломастером был обозначен наш маршрут. — В машине… О господи. По-моему, нам бы лучше по-быстрому покончить с выпивкой и ехать дальше.

— Но мы ведь только начали.

Я с трудом сглотнул.

— Насчет этой, как ее, карты…

Взглянув на часы, я расчислил расстояния и скорости. До Эрни начинало доходить.

— Что насчет карты?

Мой ответ потонул в вопле племенного горя: Англия сравняла счет. И в этот самый момент, вот чтоб мне провалиться, в дверь просунулся Уизерс. Гестаповские его глазки остановились на нас. Нет, счастливым он не был. Рядом с ним появился Джонс Гочкис, увидел нас, и уж вот он-то был по-настоящему счастлив. Он вынул мобильный телефон, чтобы призвать своих ангелов мщения… В отряде их состоял еще какой-то неотесанный детина в промасленном комбинезоне, но, похоже, сестра Нокс убедила Джонса Гочкиса воздержаться от вызова полиции. Мне никогда не доведется узнать, кем был этот промасленный детина, однако я сразу же понял: игра окончена.

Вероника горько вздохнула.

— Я цветущий горный край, — едва ли не пропела она, — так надеялась увидеть, но, увы, мечта, прощай…

Впереди простиралась отравленная лекарствами полужизнь из ограничений и предписаний. Мистер Микс поднялся на ноги, чтобы идти с нашим тюремщиком.

Он издал библейский рев. (Ларс: крупным планом — начинаем из-за автостоянки, следуем через поглощенный матчем бар и нацеливаемся между сгнивших миндалин Микса.) Телезрители оборвали свои разговоры, расплескали содержимое стаканов и воззрились. Даже Уизерс оцепенел. Восьмидесятилетний старик вскочил на стойку, словно Астер^[197] в лучшую свою пору, и проревел SOS, адресованный вселенскому братству.

— Иль нет иссссстинных шортланцев в этэм до-о-оме?

Целое предложение! Эрни, Вероника и я оторопели, словно кефали.

Высокая драма. Никто не шелохнулся. Иссохшим, как у скелета, пальцем мистер Микс указал на Уизерса и речитативом произнес это древнее проклятие:

— Эти вот английские хмыррри попэрррают мои Богом данные прррэва! Они очччень гррубо угрррожают мне и моим дррругам, и нам нужжжна ваш' помыщь!

Уизерс ворчливо бросил нам:

— Утихомирьтесь и будьте готовы принять свое наказание.

Южная английскость нашего захватчика вышла наружу!

Поднялся, словно Посейдон, какой-то байкер и сжал-разжал кулаки, разминая суставы. Рядом с ним встал крановщик. Мужчина с акульим подбородком в костюме за тысячу долларов. Женщина-лесоруб — судя по шрамам.

Телевизор выключили.

Один из горцев мягко произнес:

— Эй, парниша. Мы те этого не позволяем.

Уизерс оценил положение и воспользовался самодовольной ухмылкой типа «будем реалистами!».

— Эти люди — угонщики.

Женщина-лесоруб выдвинулась вперед:

— Так ты что, копарь?

Вперед шагнул крановщик:

— Тогда покажь нам свой значок.

— Да ты, я вижу, полон дерьма, парень, — сплюнул Посейдон.

Сохраняй они хладнокровие, мы бы проиграли, но Джонс Гочкис забил роковой гол в собственные ворота. Обнаружив, что дорогу ему преградили кием для пула, он предварил свои муки такими словами:

— Ну а теперь послушайте, вы, поганки: вас могут засунуть в ваш же долбаный спорран,^[198] если вы думаете…

Один из его зубов плюхнулся в мой «Килмагун», пролетев футов пятнадцать. (Я выудил этот зуб, чтобы хранить его как доказательство, иначе никто бы мне никогда не поверил.) Уизерс поймал и сломал запястье надвигающейся руки, швырнул низкорослого противника через бильярдный стол, но людоед был один, а его разъяренных врагов — целый легион. О, последовавшая за этим сцена была сравнима с Трафальгарской битвой.^[199] Должен признать, что вид того, как зверствовали над зверем, не был вполне отталкивающим, но, когда Уизерс грохнулся на пол и на него посыпались калечащие удары, я предложил тактично удалиться за кулисы к нашему одолженному средству передвижения. Мы вышли через заднюю дверь и понеслись к автостоянке со всей быстротой, какую позволяли восемь ног совокупным возрастом больше чем три столетия. Я повел машину. На север.

Чем все это кончится, я не знаю.

Оч. хор., дорогой Читатель, вы заслуживаете эпилога, раз уж оставались со мною так долго. Мое страшное испытание завершилось в этом чистеньком пансионе в Данди, который содержит осторожная вдова с острова Мэн. После драки в «Повешенном Эдварде» мы, четыре слепые мышки, погнали в Глазго, где Эрни знает спившегося полицейского, который сможет позаботиться о машине Гочкиса. Здесь наше содружество распалось. Эрни, Вероника и мистер Микс помахали мне вослед на вокзале. Эрни пообещал принять огонь на себя, если закону суждено когда-либо нас поймать, поскольку он слишком стар, чтобы предстать перед судом; это чертовски порядочно с его стороны. Они с Вероникой направлялись в некое поселение на Гебридах, где кузен Эрни, священник и мастер на все руки, приводит в порядок заросшие травой огороды для русских мафиози и немецких энтузиастов изучения гэльского языка. Я возношу свои светские молитвы за их благополучие. Мистеру Миксу надлежало быть помещенным в публичную библиотеку