После своей скромной победы я стал раскладывать в гостиной пасьянс (да, именно раскладывать пасьянс, а не каким-нибудь еще образом проявлять добродетель терпения, к которой никогда не был склонен), впервые после злосчастного медового месяца, который мы с мадам X. провели в Тинтагеле.^[186] (Безрадостное место: муниципальные дома-развалюхи и лавки с восточными благовониями). Впервые в жизни мне стал очевиден исходный недостаток пасьянса: результат его определяется не в ходе игры, но в тот момент, когда тасуются карты, то есть даже до того, как игра начинается. Так насколько же это лишено смысла?

Единственный смысл состоит в том, что пасьянс позволяет твоему разуму блуждать где угодно. Нигде, однако же, не было радужных перспектив. Денхольм какое-то время назад умер, а я по-прежнему находился в «Доме Авроры». Я представил себе новый сценарий самого худшего оборота дел, согласно которому Денхольм отдает не имеющее срока давности распоряжение оплачивать с одного из своих хитроумных счетов мое пребывание в «Доме Авроры», из доброты ли, из злости — неважно. Денхольм умирает. Мой побег от Хоггинсов был засекречен, так что никто не знает, где я. Распоряжение остается в силе и переживает того, кто его отдал. Миссис Лэтем говорит полицейским, что в последний раз видела меня, когда я направлялся к какому-то ростовщику. Детектив Тугодум предполагает, что мой заимодавец лишает меня последнего прибежища и я скрываюсь в Европе. Так что, полтора месяца спустя никто меня не разыскивает, даже Хоггинсы. К моему столу подошли Эрни и Вероника.

— Я пользовался этим телефоном, чтобы узнать результаты крикетных матчей. — Эрни был в дурном настроении. — Теперь по ночам его будут запирать.

— Черную десятку на красного валета, — посоветовала Вероника. — Не расстраивайся, Эрни.

Эрни не обратил внимания на ее слова.

— Теперь Нокс будет думать, как бы вас линчевать.

— Что она может сделать? Отобрать у меня измельченную пшеницу?

— Опять подмешает вам чего-нибудь в еду! Как в прошлый раз.

— О чем это вы толкуете?

— Помните, как вы разозлили ее в последний раз?

— Когда?

— В то утро, когда с вами так своевременно случился удар, вот когда.

— Вы хотите сказать, что моему удару кто-то… способствовал?

Его лицо приобрело крайне неприятное выражение — он как бы говорил мне: «Да проснись же!»

— Что за чушь! У меня отец умер от удара, да и брат, вероятно, тоже. Штампуйте свою собственную реальность, если, Эрни, это так вам необходимо, но избавьте от нее нас с Вероникой.

Эрни помрачнел. (Ларc, надо убавить освещение.)

— Так-так. Вы думаете, что вы чертовски умны, но вы всего-навсего легкомысленный южный телепень!

— По мне, уж лучше быть телепнем, что бы это там ни означало, чем праздновать труса.

Я понимал, что об этом мне вскоре придется пожалеть.

— Что? Это я праздную труса? Скажите-ка мне это еще раз. Давайте.

— Да, вы празднуете труса. — (У, Чертенок Упрямства! Почему я позволяю тебе говорить за меня?) — Я вот что думаю: вы отказались от реального мира за стенами этой тюрьмы, потому что он вас пугает. Видеть, что кто-то другой хочет бежать отсюда, противоречит вашему вкусу к смертным одрам. Вот потому- то вы и подняли сейчас весь этот шум.

Эрни вспыхнул, как газовая горелка.

— Что бы я ни праздновал, не вам об этом судить, Тимоти Кавендиш. — (Шотландец может и совершенно приличное имя обратить в дубинку.) — Вы бы даже из городского парка бежать не сумели!

— Если ваш план предусматривает защиту от дурака, то давайте его выслушаем.

— Мальчики! — попыталась посредничать Вероника.

Кровь Эрни уже кипела.

— Это смотря от насколько большого дурака!

— Остроумное замечание. — Меня самого тошнило от собственного сарказма. — В Шотландии вы должны быть гением.

— Нет, гением в Шотландии признается лишь англичанин, который случайно угодил в дом престарелых.

Вероника собрала мои разлетевшиеся карты.

— А кто-нибудь из вас знает часовой пасьянс? Где надо добавлять карты до пятнадцати?

— Мы уходим, Вероника, — проворчал Эрни.

— Нет, — сказал я, стукнул по столу и поднялся, не желая, ради собственного блага, чтобы Веронике пришлось выбирать между нами, — это я ухожу.

Я дал себе слово не входить в котельную, пока не получу извинений. Так что я не пошел туда ни в тот день, ни на следующий, ни еще через день.