уговаривает вернуться к жизни викторианскую систему парового отопления, я всякий раз чувствовал себя мелковатым. Это правда, что после чтения слишком многих романов делаешься слепцом.
Свой первый план побега — такой простой, что он вряд ли заслуживает своего названия, — я приготовил в одиночку. Он требовал воли и капельку мужества, но не мозгов. Ночной звонок из кабинета сестры Нокс на автоответчик в «Издательстве Кавендиша». SOS, адресованный миссис Лэтем, чей регбист- племянник водит мощный «форд-капри». Они прибывают в «Дом Авроры»; после угроз и протестов я забираюсь в машину; племянничек жмет на газ. Вот и все. Ночью 15 декабря (по-моему) я проснулся, надел халат и вышел в темный коридор. (После того как я стал прикидываться недоумком, дверь мою запирать перестали.) Не слышно было ни звука, кроме храпа да журчания воды в трубах. Я думал о придуманной Хилари В. Хаш Луизе Рей, крадущейся по корпусу «Би» на Суоннекке. (Обратите внимание на мои бифокальные очки.) В администрации, казалось, никого не было, но я в по-диверсантски прополз ниже уровня стола и снова распрямился до вертикального положения, что было немалым подвигом. Свет в кабинете Нокс был выключен. Я попробовал дверную ручку, и она, да, подалась. Я скользнул внутрь. В щель падало ровно столько света, чтобы видеть. Я поднял трубку и набрал номер «Издательства Кавендиша». До своего автоответчика я не добрался.
«Неправильно набран номер. Положите трубку, проверьте номер и попробуйте набрать снова».
В отчаянии я предположил самое худшее — что Хоггинсы так основательно подпалили мой офис, что даже телефоны расплавились. Единственный другой телефонный номер, который мне удалось восстановить после удара, был моей следующей и последней надеждой. После пяти или шести напряженных звонков Жоржетта, моя невестка, ответила мне тем своим капризным воркованием, которое я помнил, боже, боже, превосходно помнил.
— Давно пора спать, Астон.
— Жоржетта, это я, Тимбо. Позови Денни, можешь?
— Астон? Что с тобой такое?
— Это не Астон, Жоржетта! Это Тимбо!
— Тогда пусть Астон снова возьмет трубку!
— Не знаю я никакого Астона! Слушай, позови Денни.
— Денни не может сейчас подойти к телефону.
Жоржетта никогда не держалась в седле своей игрушечной лошадки особо прочно, но сейчас, казалось, скакала по радуге.
— Ты выпила?
— Да, я бы выпила, но только чудесное вино из хорошего погреба. Терпеть не могу пабы.
— Нет, слушай, это Тимбо, твой зять! Мне надо поговорить с Денхольмом.
— У тебя голос как у Тимбо. Тимбо? Это ты?
— Да, Жоржетта, это я, и если…
— Очень странно, что ты не появился на похоронах своего собственного брата. Вся семья так считает.
Пол качнулся.
— Что?!
— Мы знали о разных ваших размолвках, но я имею в виду…
Я пал.
— Жоржетта, ты только что сказала, что Денни умер. Ты именно это хотела сказать?
— Ну конечно! Ты что же, думаешь, я какая-то безмозглая дурочка?
— Скажи еще раз. — У меня пропал голос. — Денни — он — умер?
— Ты считаешь, что я могла бы такое выдумать?
Стул сестры Нокс скрипнул предательски и мучительно.
— Как, Жоржетта, как это случилось? Ради бога, расскажи!
— Ты вообще кто такой? Посреди ночи! Кто это? Астон, ты?
Горло мне перехватил спазм.
— Тимбо.
— Ну и под каким замшелым камнем ты прятался?
— Слушай, Жоржетта. Как Денни, — озвучивание делало это больше похожим на правду, — скончался?
— Когда кормил своего бесценного карпа. Я готовила ужин — намазывала утиный паштет на хлебцы. Когда пошла за Денни, он плавал в бассейне, лицом вниз. Может, он пробыл там день или около того, я, как ты знаешь, за ним не приглядывала. Дикси велел ему ограничить употребление соли, в его семье случаются удары. Слушай, перестань занимать линию и позови Астона.
— Слушай, кто там теперь? С тобой?
— Только Денни.
— Но ведь Денни умер!
— Я знаю! Он пробыл в этом бассейне уже… несколько недель. Как бы я могла его вытащить? Слушай, Тимбо, будь лапочкой, принеси мне чего-нибудь вкусненького из «Фортнума и Мейсона»,[184] ладно? Я съела все крекеры, а дрозды склевали все крошки, так что теперь у меня из еды ничего не осталось, кроме рыбьего корма и камберлендского соуса. Астон не заглядывал с тех пор, как забрал у Денни художественную коллекцию, чтобы показать ее своему другу- оценщику, а это было… несколько дней назад, точнее, недель. Да, и газ перестали подавать, и…
По глазам мне резанул свет. Дверной проем заполнился Уизерсом.
— Опять вы!
Я взорвался.
— У меня брат умер! Умер, понимаете? Мертвее мертвого, черт побери! Моя невестка тронулась, и она не знает, что делать! Это семейное несчастье! Если в вашем чертовом теле хоть одна христианская косточка, то вы поможете мне разгрести эту богомерзкую чертову кучу!
Дорогой Читатель, Уизерс видел только истеричного сумасшедшего, который в нарушение всех запретов куда-то звонил после полуночи. Он ногой отпихнул стул, стоявший у него на дороге. Я крикнул в трубку:
— Жоржетта, слушай меня, я заперт в чертовом сумасшедшем доме, в проклятой дыре, которая называется «Домом Авроры», это в Эде, поняла? «Дом Авроры», Эд, и найди, ради бога, кого-нибудь, кто приехал бы сюда и спас…
Гигантский палец оборвал связь. Ноготь его был неровным и грязным.
Сестра Нокс ударила в гонг, обыкновенно призывавший к завтраку, чтобы возвестить о начале военных действий.
— Друзья, мы пригрели у себя на груди вора.
Созванные Неумершие все как один умолкли. Усохший грецкий орех грохнул по столу ложкой.
— Эти арабы знают, как мы обходимся с ними, сестра! В Саудовской Аравии нет места нечистым на руку негодникам, а? Вечером в пятницу, на стоянке возле мечети, оттяпать ему руку! А? А?
— В нашей корзинке оказалось гнилое яблоко. — (Клянусь, я словно снова был в школе для мальчиков Грешема, перенесенный на шестьдесят лет назад. Та же измельченная пшеница набухала в той же чашке молока.) — Кавендиш! — Голос у сестры Нокс вибрировал, словно грошовый свисток. — Встать!
Головы этих полуживых расчлененных объектов аутопсии, одетых в заплесневелые твидовые костюмы и бесцветные блузы, повернулись в мою сторону как на шарнирах. Если бы я отвечал как жертва, то сам бы подписал себе приговор.
Это было трудно. Я всю ночь не смыкал глаз. Денни умер. Скорее всего, сам обратился в карпа.
— О, ради бога, женщина, в жизни ведь нужна хоть какая-то соразмерность! Драгоценности короны по-прежнему пребывают в Тауэре, в целости и сохранности! Единственное, что я сделал, это срочный телефонный звонок. Если бы в «Доме Авроры» было интернет-кафе, я с удовольствием послал бы электронное письмо! Я не хотел никого будить, поэтому проявил инициативу и позаимствовал телефон. Приношу свои глубочайшие извинения. Звонок я оплачу.
