– Это жениться бывает поздно, а учиться…
Но я тут же прикусила язык – под его сердитым взглядом. Понесло! Вот чёрт…
– Так во что же вы верите? Или в кого?
– В человека, ваша медицинская светлость, – разозлилась я тупости этой подводки.
– Да? – вытянул шею он.
– И это – божественная вера.
– Вы настаиваете?
Он оживился, взял ручку и приготовился строчить– не всё потеряно.
– За свои убеждения готова драться на дуэли.
– Только не со мной. Терпеть не могу воинственных женщин! Брррр…
Можно подумать, кто-то и в самом деле предлагает ему «терпеть» амазонок! – подумала я, но вслух сказала старательно вежливо:
– Извините, я пошутила, женщина должна быть юной, нежной и трепетной, иначе она – не женщина.
– Интересная парадигма… Согласен – женщина должна быть ласковой, нежной, располагающей…
– Кому что бог послал.
– И это верно, – почему-то обрадовался он. – Иная так расположится, что и не знаешь…
– … как её нисположить.
– Точно, точно… Как вы на лету всё схватываете!
Он уже начал как-то странно поглядывать на меня. А я, распоясавшись до предела, решительно сказала:
– Так может, прямо сейчас и начнём?
– Что… начнём?
Он даже снял очки и посмотрел на меня прямо, но без всякого интереса и даже любопытства, как смотрят на какое-то скучное, но, возможно, опасное насекомое.
– Начнём корректировать тесты.
– У меня смена только началась… – совсем нескладно начал «косить» он. – А вообще буду рад. Заходите. Когда выпишетесь, конечно, – как-то вяло и скучно, совсем без энтузиазма, но всё-таки вежливо сказал он.
И тут же быстро подмахнул мне справку – всё в норме.
Ну, кажется, на этот раз пронесло. А ведь могло и очень печально для меня всё закончиться. Мои воспитанники, а также наши воспитатели встретили меня спокойно, по-доброму, без лишних вопросов и глупых советов.
Детям сказали, что у меня было плохо с сердцем.
Жара спадала, а с ней – ушло и наваждение, истаял морок… Дети опять становились теми же детьми – в меру непослушными, но вполне, однако, вменяемыми.
На взморье начиналось спокойное, воистину «золотое» время.
Глава 33. Ох уж эти души!
Однако оставаться на базе после того, что случилось, не было никакой возможности. Хозяйка даже речи не заводила об этом: наш отъезд в Москву – само собой, как говорится…
Я же чувствовала себя крайне неловко. Сотрудники базы, все без исключения, на мою погибель, меня искренне жалели.
Они-то знали от Хозяйки, что за «сердце» у меня было!
Стыдоба!
Особенно неловко было перед самой Хозяйкой. Она меня видела в состоянии далеко не из лучших – а если я ещё и бредила? Оййй…
Иногда я злилась – подумаешь, испортили заезд элегантной даме! Ну и что, что пару-тройку светских мероприятий из-за нас пришлось отложить?
Ходили слухи, что чуть ли не из клана верховного правителя кто-то собирался базу осчастливить своим присутствием…
А это не шуточки – под такое дело дали бы кучу денег из спецфондов – на благоустройство территории хотя бы.
Дело тоже нелишнее.
И вот всё сорвалось – из-за меня.
Перед самым отъездом Хозяйка снова пригласила к себе на беседу.
– Хотите совет? – спросила она.
– Спасибо.
– Спасибо – да? Или спасибо – нет?
– Ну, как же – нет, если мы живём в этом самом «да»?
– В чём живём?
Она пристально на меня посмотрела.
– В стране Советов.
Она улыбнулась, но лёгкая тень досады всё же пробежала по её лицу.
– Ладно, вас не переделаешь, я вижу. Я кивнула.
– Лучше и не пытаться.
Она, чуть насмешливо улыбнувшись, величественно прошествовала к высокому шкафчику, отомкнула маленьким ключиком резную дверцу – откидную доску, выставила на неё бутыль рома, рюмочку и, немного помолчав, плеснула, не глядя, из бутыли. Послышался странный жалобный звяк.
Она посмотрела длинным рассеянным взглядом поверх моей головы, потом быстро опрокинула рюмку, зажмурилась, слегка причмокнула, убрала бутыль, заперла дверцу, наконец, сказала:
– Приедете домой, сразу берите отпуск. Обязаны дать. Никаких отговорок не принимайте. Если что, действуйте напористо. Плюньте на всё и приводите свои собственные дела в порядок. А по осени возвращайтесь на кафедру.
– Куда?
– К своим академикам, в науку. Нечего гнить в этой зловонной дыре. В одиночку такую махину не своротить.
– Плетью обуха, хотите сказать?
– Ну, что-то так.
– Спасибо, золотой вы человек, – сказала я искренне. – Вы столько сделали для нас! Но…
– Никаких но! – она сердито махнула рукой. – Уж точно, завод озолотил ваш детский дом. Да только всё не впрок.
– Верно, верно…
– Только не очень понятно, кого больше – детей или саму вашу дирюгу.
– Вы даже знаете её прозвище?
– Я многое знаю. Из того, что вам никогда не узнать. И потому мой вам совет – уходите оттуда. И как можно скорее.
– Тамара Трофимовна! Я там не одна. Ещё ведь есть люди. И они тоже работают изо всех сил. Я не могу предать их, не говоря уже о своих воспитанниках. Не справимся сами, пойдём искать помощи – у вас, к другим шефам пойдём. Но будет исправлять положение. Всем миром. А вдруг да и справимся?
Она засмеялась мелким рассыпчатым смехом – будто стеклянные бусинки покатились по полу.
– Не надоело?
– Ничуть.
– Я за месяц с небольшим ошалела от ваших наглых деток, более избалованных тварей с роду не видывала.
Я вздохнула, сама не знаю – почему. То, что выделывала со мной она, можно было бы сравнить с маневрами морского судна – она то насильно тянула меня, стараясь развернуть против курса, то пыталась взять на буксир. Однако лечь на новый курс у судна никак не получалось.
