.. Тогда, в больнице, у меня внезапно, впервые в моей жизни, образовалось много свободного времени. И, поскольку режим не оставлял выбора, я всецело предалась конструктивным размышлениям – о мере собственной глупости. Пора уже, наконец, их, мои милые «особенности», по возможности, систематизировать и поставить на строгий учёт, пока они меня самую на учёт куда-нибудь не поставили. Возможно, кое-что пойдёт и в утиль.

Имидж «записной идиотки» мне вообще никогда не казался ни безобидным, ни привлекательным настолько, чтобы и дальше попустительствовать его процветанию и укреплению за счёт моей личной глупости. Ещё и ещё раз просеивались сквозь сито памяти события того рокового дня.

Сверхусталость?

Да.

Но ведь это бывало и раньше. Приходилось не спать по двое, а то и по трое суток, и не раз. И делать при этом свою работу. Да что там – не спать! А когда родилась вторая дочь, и диплом повис? И ничего – всё успевала и не зверела, аки тигра из тайги.

Тогда что ещё? Старость? Вроде – нет. На улице иногда «девочкой» называют – до «тёти» даже не дослужилась. Никаких поблажек на этот счёт вообще не предусмотрено – собственные дети школу пока не окончили.

Дальше.

Отсутствие поддержки со стороны коллег? Пожалуй, и это.

Но ведь и раньше так же было. Кто-кто, а я-то хорошо знаю, что такое – отчуждение. Так стоит ли из-за этого копья ломать? Или – непослушание детей? Конечно, это нервирует. И ещё как!

Но!

Разве для меня и это внове? Давно ли мои воспитанники стали справедливо называться коллективом? А не сборищем разнузданных хануриков, лис, мочалок…

Тогда что? Что?

И тут мне открылось.

Открылось – как озарение!

Все мои положительные качества – доброта, умение войти в положение терпящего бедствие, всё то, чем я всегда безмерно гордилась, за что так себя уважала, считая уже эти качества своей натурой, фундаментом характера, – вдруг всё это… лада… так, кажется, и было… теперь я понимаю… – весь этот багаж исчез напрочь, растаял как призрак, растворился бесследно в накалённой атмосфере неукротимо назревавшего бунта. И осталось одно только уязвлённое самолюбие. Огромное, болящее эго…

Вот это-то и было первопричиной дикого срыва.

Какое право имели они, эти наглые дети, быть такими… такими неблагодарными, недальновидными, неумными – после всего, что было? ведь целый год я над ними вилась и билась, как орлица вьётся над орлёнком, чтобы научить их видеть мир открытыми глазами! И что они сделали со мной, с нашим отрядом? Или так скоро ослепила их щедрость южного солнца?

Я расхохоталась – дико, неуёмно.

Так вот в чём секрет!

И подумалось мне тогда с большим облегчением: какая всё же скотина – человек!

Считает себя полубогом, думает, что лишён тщеславия, честолюбивых побуждений – и свято верит себе!

О, глупый льстец!

Самозабвенный, бесстыжий эгоист и лгун!

Готовый увешать себя орденами бескорыстия и медалями благотворительности – и всё это для того лишь, чтобы умаслить своё немыслимое, ненасытное, огромное «эго»…

Теперь мне заметно полегчало, голова перестала болеть, в моих жилах опять полыхало пламя энтузиазма.

Горы «шлака» были благополучно утилизованы и отправлены на свалку.

Вспоминался первый педагогический совет в сентябре…

… Да, так оно и было.

Чем больше дети слушались меня, тем наглее они вели себя с другими воспитателями. А ведь среди этих взрослых были и добрее и лучше меня. Была Надежда Ивановна, воспитательница первого класса, была, конечно, страстотерпица Нора… Да и Матрона, если на время забыть о её «бронзоватости», тоже ведь не баклуши била – двадцать лет отдала детскому дому. И все они, конечно, так же, как и я, урывали из своего тощего бюджета, чтобы хоть как-то порадовать детей «сверх штата». шумных «огоньков» и «пресс- центров»…

Терпеливо и тихо творили они своё большое, огромное дело, платя за каждый прожитый день своими силами, здоровьем, отданной по крупицам жизнью.

А что я?

Примчалась, всё вверх дном в одночасье перевернула – и… под занавес куплет?!

Хохот мой вывел из послеобеденного оцепенения обитателей соседней клетушки – их там, кажется, двое.

Одна громко спрашивает, заглядывая ко мне и вытаскивая бируши из ушей:

– Совсем чокнулась? Больная? И крутит пальцем у виска.

– Как раз наоборот, – радостно отвечаю я.

– А чего тогда шумишь?

– У меня сеанс самоочищения. А вы мне помешали. Ну, народ… товарищи волки… Вас я презираю.

Однако ни не поняли и послали за врачом. Вот уже действительно психи! Врач пришла тут же. Мягкий, с лёгкой укоризной взгляд, в голосе – напряжённые интонации. Одним словом – профессионал.

– Что у вас? – вежливо и ласково спрашивает она.

– Ничего, – радостно отвечаю я.

– Ольга!

–..Да.

После неловкой паузы:

– Вас не преследуют… видения?

– Меня?

Я вздохнула.

– Нет. А жаль…

– Почему?

– Было бы как в театре.

– Любите театр?

– Очень.

– Хотели быть актрисой?

– Боже сохрани.

– Я серьёзно.

– Женой швейцара.

– Швейцары в ресторане.

– Точно… Оййййй… Всё перепутала….

Она уже теряет терпение и говорит несколько осердясь:

– Будете продолжать в том же духе?

– Как получится. Не знаю точно.

– Тогда я вас точно пошлю к психиатру.

Но мне уже ничто не могло испортить настроение – я знала истину.

– Лучше бы вы меня послали к чёрту! Вон отсюда! Ну что я здесь лежу без всякого толку? Мне работать надо.

– Нет, я всё-таки пошлю вас к психиатру.

– Может не стоит.