Огурец любил читать. Причём читал газеты – от первой до последней страницы. Один он такой был на весь детский дом. Читал с пониманием, ориентировался.

На этом «хобби» я его и зацепила.

– Ну, что нового в мире? – спрашиваю я, подсаживаясь поближе (заглядываю, что это он так углублённо читает – военный переворот…).

– Вы просто так спросили или интересуетесь? – посмотрев на меня сквозь развесистые ресницы, говорит он совершенно серьёзно.

– Интересуюсь, – отвечаю я так же серьёзно.

И он обстоятельно рассказывает – что и как в мировой политике.

Когда мы стали выписывать газеты и журналы на отряд, он первый захватывал свежий выпуск и не выпускал из рук, пока не прочитывал все буковки вплоть до тиража и адреса издания. Память у него была феноменальная, запоминал всё, факты, имена, названия. Разбирался во всех тонкостях и мог без труда объяснить, чем отличается Конго со столицей Браззавиль от Конго со столицей Киншас. А по поводу Сеула и Пхеньяна он мог прочесть целую лекцию.

– Молодец, будешь, наверное, дипломатом, – пообещала я ему после очередной рокировки.

Огурец громко хмыкнул, шмыгнул носом, тряхнул белёсой чёлкой и важно сказал:

– А то.

Однажды случилась с Огурцом трагическая почти история. Читая газеты, он всегда обращал внимание на фамилии авторов материалов. А дело было вот в чём. Его мать жила в Москве. Но где точно – он не знал. Было ещё известно, что у неё есть ещё один сын, старший (в записке, оставленной в вещах подкидыша, сообщалось, что она вдова, имеет двоих детей и ноль средств на их содержание). Однажды Огурец показал мне газету, где на второй странице был опубликован материал, в котором рассказывалось о групповой краже. Один из осуждённых по этому делу был его однофамильцем.

– Это мой брат, – уверенно и не без гордости сказал Огурец. – И я его найду.

– Это случайное совпадение, – сказала я, не очень желая, чтобы он искал контактов с представителями «малины».

– Вы думаете?

– Уверена.

На этом наш разговор и закончился. А через неделю Огурец вдруг исчез. Прошло три дня – и он так же внезапно объявился. Молчит на все мои расспросы. Так продолжалось три месяца – исчезал и появлялся. Никаких следов его предположительного местонахождения обнаружить не удавалось. Больших трудов стоило уговорить Людмилу Семёновну «не сдавать» Огурца. Она согласилась, но – «в последний раз». Сбежит ещё раз, отправится в психушку на излечение. Склонность к бегам считалась признаком психического заболевания – как проявление злостного непослушания. Тогда я его, что называется, приперла к стенке. И он признался:

– А чево, нашёл семью, – отвечает он, и глаза его синие делаются просто прозрачными.

– Какую ещё семью? – взвилась я. – Ты понимаешь. Чем эта «семья» для тебя кончится? Кто они? И где ты этих людей нашёл?

– Нашёл через газету. Больше ничего не скажу. Нормальные люди.

Пришлось самой отправиться на розыски этой мифической семьи. Связалась с газетой, не без труда, но раздобыла адрес «героя» очерка.

И вот когда Огурец исчез в очередной раз, я сама направилась по этому адресу.

В доме барачного типа (любимое, кстати, жильё незадачливых родителей моих воспитанников) на втором этаже, на двери квартиры номер шесть была приколота записка: «Витёк, я буду у Ленки».

Стучусь к соседям. Открыли не сразу, спрашивают через дверь – кто такая? Отвечаю.

В ответ злобно:

– А чтоб вам повылазило!

– Это вы мне? – оторопело, глядя на дверь, из-за которой доносится брань в мой адрес, спрашиваю я.

– Тебе, тебе! И твоей подружке с ейными ухажерами!

Понятно, ошибочка вышла. Перевожу дух.

– Извините, я с вашей соседкой вообще не знакома, я здесь вот по какому делу… Я воспитательница из детского дома. Ищу мальчика. Своего воспитанника.

За дверью некоторое время молчание. Потом:

– А чего искать? Здеся он.

– Но там никто не открывает. Извините, но я не могу с вами через дверь разговаривать.

Соседка осторожно высовывает голову наружу, потом, внимательно и придирчиво разглядывая меня, спрашивает:

– Точно не из ихней кампании?

– Точно, точно. Говорю же, воспитательница из детского дома.

– Заходи тады.

Я вхожу, и она начинает мне рассказывать, оживая на глазах – такой случай выпадает не каждый день: вывести осточертевшую соседку на чистую воду.

Во мне она нашла благодатную слушательницу.

– Тут час назад такой скандал был! – шёпотом говорит, указывая на стенку.

– Какой кошмар, – говорю я – больше для поддержания разговора.

– А у неё, у Тоньки, всюду дружки-приятели. Что в милиции, что в народном суде. Баба ушлая. Любого мужика облапошит вмиг.

– А драки почему у них?

– А любовь такая. Что ни день колотят друг дружку… бух-бух! Час назад как побоище было. Бьёт и орёт ещё: «Ты, стерва! Ещё хлюпаешь?» И дверь хлоп-хлоп… А потом по ступенькам туп-туп… Потом всё. Минут сколько прошло, сама вылазиит… Ох! Ах!.. Я выглянула, а по лестнице кровищи! След от самой квартиры тянется… Прибил он её очень-на…

– Ну а мальчик где? Серёжа? – спрашиваю я в ужасе. – Его ведь тоже могли прибить?

– А тама. Закрылся от страха и ревёт.

– Как ревёт? Вы слышали?

– Так он всегда ревёт. Как драка пойдёт, так он и ревёт. Кричит: «Мамку не бей!»

– А вам слышно?

– А сама послушай. Слышь? Ревёт.

Она прислонилась к стенке и молча слушала. Да, похоже, за стенкой кто-то плачет. Иду на лестничную площадку, стучу в дверь, зову:

– Серёжа, открой, это я, Ольга Николаевна!

Сначала всё тихо, потом осторожно приотворяется дверь.

Серёжа! Слава богу, жив и цел. Похоже, делает уборку квартиры. Он, даже не взглянув на нас, опускается на четвереньки и начинает ползать по полу с тряпкой, потом что-то пытается отскоблить ножом.

Молчу.

Картина до омерзения знакомая – полуободранные обои, выбитое стекло на кухне, сломанная рама без шпингалетов. Мебели – никакой. На полу, у окна, груда тряпья, под ней различается что-то вроде матраца. В стенку вбито несколько гвоздей, на них пылится зимняя одежда, вполне приличное пальто с норкой, тёплая шаль и пара длинных вязаных кофт.

На гвозде у двери засаленный длинный халат пёстрой расцветки.

– Вот так и живём… – шепчет мне на ухо моя провожатая. – Говорю, зачем обои ободрала, а она – ремонт хочу делать… Так всё и стоит.

– А что техник-смотритель? Разве не приходили сюда ни разу? Не привлекли её к ответственности? Такое раздолбайство устроила в квартире!

– А что ей техник-смотритель? – смеётся соседка. – У неё за квартиру два года не плочено, и ничего.

Не знаю, что делать. Сережа не реагирует на моё присутствие. Хватает ведро, начинает старательно