серьёзно:

– Хочу всё посмотреть, кто как живёт.

– Дома будут беспокоиться. Мама тебя очень любит. Старается для тебя. – (Он знал, что я была у него дома.) – Ты это знаешь?

– Врёт она всё, – почти зло, звенящим голосом ответит он.

– Не думаю.

– Лишний я там, поняли? Лишний! И хватит про это.

Саша, это семья. А в семье могут быть размолвки. Надо уметь договариваться.

– С кем договариваться и о чём? – взвился он. – Не хочу я такой семьи! Там каждый сам по себе… Ничего живого там нет. Всё врут… Про смысл говорили вам, да? Нет у них никакого смысла! Имущество общее, и всё.

– А что плохого в хорошем имуществе? – говорю я, с интересом наблюдая перемену в его настроении, но нет, не актёрствует, как его мама, говорит вполне искренне.

– Я же знаю, откуда это барахло. Им дают, они берут. И хотят, чтобы я таким же стал. А оно не надо?

Его чудесные вишнёвые глаза воинственно блестели. Он упрямо тряхнул головой и замолчал.

– Ну, знаешь что… – сердито сказала я, совершенно не зная и не понимая, что можно сейчас ему сказать.

– Что? – невозмутимо спросил он.

– А то, что нельзя говорить о родителях плохо, даже если тебе что-то в них сильно не нравится, – назидательно, фальшивя в каждой ноте, говорю я. – Уверена, они тебя любят. Просто вы никак не найдёте…

Тут я замялась, подбирая нужные слова, и окончательно стала в тупик. Ну, как это ему объяснить, не впадая в маразм?

Однако он сам пришёл мне на выручку.

– Знаю, консенсус. Только на фиг он нужен? Я ненавижу их, понимаете?

– За что?! Они твои родители, понимаешь? Так природа устроила – родителей надо любить.

– Вот именно, так природа устроила, – сказал он зло и даже как-то насмешливо. – Мой папаша, когда мы ездили на юг, очень любил повторять одну шутку. Не знаю, говорить вам это или нет…

– Говори, если это не очень неприлично.

– Это прилично, но только вы всё равно не поймёте.

– Я кажусь тебе такой глупой? – невольно засмеялась я.

– Не глупой, а наивной. А это ещё хуже глупости.

– Ага! Ну-ка, давай, рассказывай. Так что там, на море, было?

– А вот что. Сидят они на песочке, у ног вода плещется, сидят, млеют… Мой папаша и говорит мамахен: «Вот как природа всё разумно устроила – волна… откат… волна… откат…

– Хорошо, извини, давай не будет ссориться, – иду на попятную я (спасибо Норе, просветила насчёт отката).

– Ладно, не будем, – охотно соглашается он, и лицо его веселеет. – Так я чего хотел сказать… – Теперь он говорит делово и серьёзно. – Мы с Хануриком ехать хотели.

– С Хануриком? Стоп. Куда это… хотели ехать, а? – возвысила голос я.

– Бичевать, куда ж ещё. Да только он передумал, идиот, – произнёс он с издёвкой.

Я вскочила как ужаленная, почти с ненавистью глядя на будущего бича – деловой, однако, мальчик.

– Это ты забудь, зайка.

Градус угрозы в моём голосе явно зашкаливал.

– Да не бойтесь вы за него! Он уже сам не хочет. Сказал уже.

И засмеялся – весело и ласково глядя на стенку перед собой – как раз перед ним была фотография прищурившей глаз Лисы с сигаретой в зубах.

– Он дикарёнок, только вчера приобщившийся к нормальной жизни, а ты его смущаешь новыми приключениями. Нехорошо это, – всё ещё волновалась я.

– Да он нормальный пацан, ладно вам… Сказал же… А мы хотели в Сибирь рвануть, на молодёжку. Короче, на стройку завербоваться.

Я снова напряглась – план побега вполне мог сработать с небольшой отсрочкой, некоторым замедлением.

– Кто ж вас туда возьмёт таких хороших? – говорю я с дрожью в голосе. – Без документов к тому же. В милиции окажетесь на первой же станции.

– Ну, допустим, у меня уже паспорт есть.

– А тогда? Каким местом вы думали, когда эту авантюру готовили?

– Ой, да вы не злитесь хотя бы. А раньше мы могли бы сказать, что нас родители из дому выгнали. А документы можно купить.

– Купить?

– А вы что, не знали? В нашем мире всё можно купить.

– Иди ты!?

– Ну, за деньги, – поясняет он, показывая свои узкие, совсем детские ладони. – Мне родители на дэ рэ тысячу подарили. Я сказал, что деньгами давали. Ну, они и дали.

– Всё-таки дорогие подарки от родителей берёшь? – сказала я с укоризной. – А вот считаться с их мнением не хочешь. Вот такой вот ты принципиальный.

Мои симпатии к малолетнему гордецу явно пошли на убыль.

– В случае необходимости принципы могут погулять, – сказал он без улыбки.

«Да уж, детки пошли ещё те…» – отметила про себя, содрогаясь при мысли, что лет черед десять- двадцать всем нам придётся испытать на своей собственной шкуре результаты этого всезаражающего прагматизма, щедро сдобренного ранним цинизмом и остро негативным отношением к «предкам». Кое-что по наследству «предкам» удалось передать, это точно.

Да, юношеский романтизм скоро развеется, иссякнет под напором житейских обстоятельств, и циничный прагматик пойдёт по жизни, широко и смело шагая, как её истинный хозяин и командир.

Да, они, эти подранки, очерствевшие и загрубевшие раньше времени, придут во взрослую жизнь и скажут своё слово. Резкое и беспощадное. Без всяких сантиментов. Не разделяя правых и виноватых, безоглядно мстя своему жестокому и несправедливому прошлому.

… Он ушёл, а я всё ещё сидела в отрядной и думала о том, что же с ними станет там, во взрослой жизни.