Ханурик в наглую выпроваживает Толика за дверь.

– А ну брысь, мелюзга! И чтоб – навсегда. Ты меня понял?

Толик выскакивает в коридор и уже оттуда кричит:

– Ханурик ревнует! Ханурик дурак, его укусит рак!

Толика в отрядную возвращает Кира, а Ханурик получает вполне профессиональный щелбан в лоб. Она не терпит возрастной дискриминации. К тому же, второй класс – наши законные подшефные. Перед концертом зову всех ужинать. Специально столы для нашего отряда пораньше накрыли.

– Ребята, в столовую!

– А гости?

– В первую очередь!

К ужину мои девицы напекли фирменных блинов и обижаются всерьёз, когда артисты отказываются съедать более дюжины блинов кряду. Ну а после концерта – чай с пирогами, тоже сами испекли. Артисты, кто не был занят этим вечером в театре, остались и чаёвничать, теперь уже ели много. Кажется, девицы наши смеялись преувеличенно громко, особенно Кира. А вообще, как говорят в таких случаях, застолье удалось. Весь веер мальчишки-«протестанты» так и шныряли под дверью отрядной.

И уже совсем поздно, – после бесконечных бисов и бисквитов – обильного пирогопоедания и чая, когда мы, уставшие до чёртиков и счастливые, словно клад нашли, убирали отрядную, выгребая обрезки цветной бумаги и лоскутки пёстрой ткани из-под столов, – в дверь просунулась нахально-простодушная, с телячьми глазами, по пятаку, голова Беева.

– Ты чего?

– И, правда, чего это он?

Девчонки сердито уставились на Беева, а Кира уже изготовилась шваркнуть мокрой тряпкой по любопытному носу, однако Беев не оробел, игриво подмигнул и миролюбиво выдал неслыханную дерзость:

– Фёклы, давай помогу.

– Чево?! – хором выкрикнули сразу несколько голосов.

Свирепые амазонки тут же пошли в наступление, обступая плотным полукольцом незадачливого парламентёра-волонтёра. Но он не сдрейфил – наверное, потому, что за спиной ещё человек пять желающих последовать его примеру.

– А хочешь, пол пошвабрю, – говорит он Кире таким тоном, будто предлагает полцарства.

Но воиственность амазонок не знает границ – в Беева летят скомканные в шарики цветные бумажки. Дружный возмущённый вопль:

– Ольга Николаевна! Отщепенцы лезут в отряд!

Подхожу к ним и я.

– Ну что?

– Видите? Лезет! Ну, лезет же!!

– И пристает!

– Никуда я не лезу и ни к чему не пристаю.

– А что тогда?

– Ничего, просто так. Помочь что ли нельзя? – уже откровенно, просительным тоном клянчит он.

– Низзя!! – дружно кричат раззадоренные девицы.

– Совсем буржуями заделались, – обиженно говорит Беев и отворачивается, но не уходит. – Хоть бы воспитатель власть проявил…

– Ладно, входи, – говорю я.

Он несмело входит в отрядную, смотрит на меня – подбадриваю его взглядом.

– Совсем одичали без мужиков, – говорит, обращаясь лично к Кире осмелевший вдруг Беев.

– Тогда помогай, – командует Лиса и вручает ему ведро.

– А чё с ним делать? – без всякого энтузиазма говорит он.

– Для начала слетай в туалет за водой, а потом раздобудь где-нибудь ещё одну швабру. Поищи по этажам, может, где лишняя завалялась.

– Для кого?

– Для себя лично.

Беев веселеет и чисто фрондёрски заявляет:

– Швабры вааще-то по дэдэ не валяются, потому как не пьющие, Могу, если надо, во втором спереть.

– А Матрона?

– Я в долг и – на момент.

И он уже радостно и счастливо галопирует по коридору… Лиса выскакивает в коридор и, тряся своей огненной гривой, кричит ему вслед:

– Я те сопру! А вы куда, шпроты-переростки претесь?

Однако в отрядную всё же протискиваются новые «борцы за права человека».

– А так не честно! – вопит пронзительным дискантом возмущённый Огурец. – Бею так можно, а мне… ойёёё!

Но он так и не успевает довозмущаться – Лиса, похоже, перетянула его мокрой тряпкой.

– А ты предатель вдвойне!

– Малосольный Огуречина! А ещё командиром был!

– Ща на закуску пустим, под кефир!

– О, гля, позеленел от злости!

– Не, покраснел как помидор.

Огурца как ветром сдуло. Во всю щеку полыхнул румянец – то ли застыдился, то ли воспитательный след Лиса на его «овощной» физии оставила. В отрядную врывается Беев – во всеороужии: улыбка до ушей, швабра в одной руке, совок для мусора в другой. Лиса придирчиво осматривает реквизит – годится. Беев счастлив. Лиса у нас теперь за экономку. Ведёт строгий учёт всему нашему хозяйству, ни одна мелочь не останется без её внимания… И снова в двери торчит Огуречья голова.

– Ну что вам, жалко?

– Жалко у пчёлки!

– Ладно уже, пустите, а? Ольга Николаевна! Я по делу. А девки в отрядную не пускают!

Подхожу.

– Серёжа, это ты? Ушам своим не верю.

Смотрит влажным, искрящимся взглядом. Тоже мне, любимчик!

– Я по делу, говорю же. Не надо меня презирать. Возьмите вот. А то вы без очков не слышите. Вот в актовом зале нашёл. На окне.

Я беру свои вечно теряющиеся очки и кладу их в ящик письменного стола – использую в редких случаях, и каждый раз теряю.

– Спасибо, Серёжа.

Я их брала в актовый зал концерт смотреть.

– Ещё бы не «спасибо».

– Верно, ничего в последнее время не вижу, даже недостатков в отряде.

– Это потому что главные недостаточные силы в разгоне.

Огурец довольно шмыгает носом, ошибочно считая, что мир налажен. Но это всего лишь временное перемирие.

– Не верьте ему! – отчаянно верещит Лиса. – Он подлизывается!

– А с чего это мне подлизываться? – возражает амбициозный Огурец.

– А потому что скучно стало!

Огурец на этот раз не стал запираться и обезоруживающе откровенно заявил:

– И стало. Ну и что? И тебе бы скучно стало.

Лиса, похоже, от такой покорности сразу сникла, даже её пышный рыжий хвост уже не так задиристо торчал на затылке.

– Тогда на.