– Как это?
– Всё равно ничьё, но это так, между нами, девочками, говоря. Но сейчас просто какой-то кошмар начинает твориться. Крадут уже друг у друга!
В её голосе звенели нотки искреннего возмущения.
– Ага, поняла. Переворовывают украденное. Таким способом восстанавливается попранная справедливость.
– Похоже, это совершенно самостоятельная команда – во главе с Людмилой Семёновной.
– Вы думаете – так?
– А вы думаете, что не так?
– Мне кажется, что она – всего лишь подставное лицо.
И опять я не могла понять – насколько серьёзно она всё это. Мне и, в самом деле, казалось, что воровство не менее успешно идёт и у них, на заводском подворье. При миллионах годовой прибыли украсть при случае тысчонку-другую сущий пустяк.
Тут, в детдоме, масштабы, конечно, иные. Однако, и здесь, тот же самый принцип: монетка к монетке, глядишь, и кубышка полна… Воровали если не все, то – большинство. И они, это большинство, уже не могли мирно уживаться с неприсоединившимся к общему ходу дел меньшинству. Одни эти дарственные… Сколько средств меж пальцев утекает! Воруй – не хочу. Или «ослиные деньги» – на текущие расходы. Директриса их получала ежеквартально, а отчитывалась за них «со слов», точнее, как здесь говорили, – «с ослов»…
У меня вот с прошлой зимы всё ещё лежат неиспользованные чеки – ещё с тех пор, когда зимой, на каникулах ездили с отрядом на поезде «Дружба». Подходила с отчётом не раз – но у Людмилы Семёновны всё «нет времени»!
Хотела уже выбросить в мусор все эти фантики, но умная Нора сказала: «Храните все бумажки до единой. Даже трамвайные билеты храните. Погореть можно на пустяке. Прижучат, если захотят, финансовой ответственностью в любой момент».
– А что, собственно, вы имеете сказать? – спросила она недовольно.
– А что вот у меня чеки рублей на сто до сих пор в коробке. Никак не могу сдать отчёт.
– Сто рублей?
Хозяйка смеётся, высоко запрокинув голову. Небольшой кадык торопливо и суетно перемещается по шее.
– Почти сто.
– Не смешите. Это же детям на мороженое. За такую мелочь вообще не принято отчитываться. Мы на счёт детдома, знаете, сколько средств уже перечислили? Бумажками, по-чёрному, а не по безналичке.
– И сколько же? Да, интересно.
– Второй спорткомплекс «Олимпийский» можно отгрохать. Вот что, – говорит она и смотрит на меня – каков будет эффект..
– И где всё это? – ужаснулась я масштабам подлого воровства.
– А вы как думаете?
– Без понятия.
– Напрягитесь.
– Ну, судя по актам на списание хотя бы, кругленькая сумма получится.
Хозяйка встрепенулась.
– Да! Прямо не детдом, а комбинат по организованному уничтожению госимущества. Тысячами средства идут, тысячами тысяч! И где это всё?
– Точно. Комиссии приходят и уходят, а в акте проверки всегда одно и то же: живут пристойно. Наши дети…
– Ох, уж эти ваши дети! Они у меня в печёнках сидят, – Хозяйка сердито махнула рукой. – Хотим прислать к вам заводских ребят, комсомол, пусть хотя бы чуть-чуть к делу ваших лоботрясов пристроили. – И, помолчав, добавила уже несколько сварливо: К профессии детей надо готовить, а не под музыку маршировать!
– Конечно, присылайте. Только спасибо скажем. Может, прямо на заводе участочек какой-нибудь для нас выделите? – прошу я.
Она вскидывает бровь.
– Зачем это?
– А чтоб по-хозяйски наши могли там распорядиться. Работа от и до.
– Ну, ладно, есть конвейер, особой квалификации не требуется.
– Нет, конвейер не надо, – сразу же отвергла я этот простейший вариант. – Конвейер ничему не учит. Что-нибудь живое надо – чтобы результат своего труда дети могли увидеть.
– Подумаем.
И ушла – наверное, в кабинет директора.
Вот такая он была – самая загадочная из всех персон, успешно или не очень крутившихся не первый год в этом тёмном омуте.
Каково её истинное нутро?
Вот, кажется, и удалось нащупать заветную тропку, по которой и можно было бы добрести до самых сокровенных тайников её души.
Однако, всё не то…
Ускользает, как рыбка из дырявой рыбацкой сети.
А как она говорит! Серьёзно, веско, слушаешь – такие глубины вспахивает! А потом – хлоп… И такой юмор закордонный из неё вдруг полезет… И всё впечатление сошло на нет. Так где же её правда?
У нас всё шушукались, что она и есть главная мафиози в этой разветвлённой финансовой банде. Крёстная мамочка, ну, что-то вроде того… Нет, глупости, это, конечно, из жанра детективного бреда. А может… она как раз и есть тот единственный человек в этом гадючнике, которого некогда искал днём с огнём Диоген? Кто её поймёт? Ясно, она играет роль. Но какую – ясно не совсем. И где кончается роль, а где она уже сама – вообще ничего непонятно. Однако, с ней надо бы поосторожней…
.. Мои дочки за лето повзрослели, стали очень самостоятельными, даже не канючли первого сентября – про театр и особое внимание. Они вкратце знали о наших детдомовских перипетиях и мудро, просто по- старушечьи, к ним отнеслись.
Перчин выдала резюме:
– Плюй на всё, береги калории. У тебя их что – сто пудов?
– Ну, пуда три наберётся наверно, – придирчиво оглядев меня с ног до головы, изрекла младшая.
Вот такой презентик из лагеря! Потом Баловная Старичина, сосредоточенно глядя в потолок, раздумчиво изрекла:
– Волков бояться, век собак не видать. Понимай, как знаешь.
Однако за больницу они меня сильно не одобряли. Версия была та же – жара и сердце. И сразу предложили курс реабилитации.
Перчин советует:
– Ну, мамочка, надо бегать по утрам километров пять. И сердце у тебя тогда будет как футбольный мяч.
– Бегом от инфаркта уже не бегают. Это ошибочная теория. Надо закалять сердце постоянными тренировками к эмоционально-болевому шоку.
Я не уверена, что Баловная Старичина сама хоть что-то понимала в изобретённой ею абракадабре, однако произнесла она это в такой заумью в голосе, что я очень развеселилась – крутые девчоночки растут, однако.
