метаниях по комнате он умудрился свалить стул и чуть не опрокинул китайского фарфорового божка, стоявшего на подзеркальнике. – Осторожно! Леша, голубчик...

Самым страшным было не то, что он мог нанести урон моему интерьеру, а то, что его страсть начинала давить на меня. До недавних пор я вполне спокойно относилась к его присутствию, но сегодня, когда при ровном и пронзительном свете, льющемся из окон, он глядел на меня восхищенно и испуганно и было видно, что он молод и полон сил, и ради своей любви готов горы своротить, мне стало не по себе. Я вдруг представила на миг – на один только миг! – что откликнусь на его чувства и позову его к себе... Вот так – взмахну рукой, и он тут же окажется рядом, руки, губы... Нет! Кровь прилила к сердцу и тут же отхлынула назад.

– Чем же я так очаровала тебя? – лениво, словно нехотя спросила я, боясь, что дрожащий голос меня выдаст. – Я самая обычная девушка, не хуже и не лучше других. Специально я тебя не завлекала, обещаниями не обманывала, не кокетничала, даже наоборот – все время гнала прочь. Может быть, испробовать новое средство, не отталкивать тебя? Ведь только запретный плод сладок...

Я говорила несерьезно – просто играла словами, пытаясь привести себя в нормальное расположение духа. Но то, что я увидела в его глазах после этих слов... Я позвала его, и он откликнулся.

– Не подходи! – крикнула я, выставив вперед ладонь, хотя этот жест, я понимала, был слабой защитой. – Еще один шаг – и ты не увидишь меня больше, не найдешь нигде!

Не знаю, что я имела в виду, произнося эти слова, – то ли то, что собиралась скрыться на просторах нашей родины, где меня даже с армейским биноклем не отыщешь, то ли... Нет, и вправду, я бы действительно умерла, если бы позволила Алексею прикоснуться к себе. Потому что худшего предательства и представить себе было нельзя, ведь Митя находился где-то рядом, я ощущала его незримое присутствие, я была полна самой горячей и преданной любовью к нему, и не имело значения, что он растворен в этом сером зимнем свете. Второй раз я не могла предать его!

– Не подходи!

Я видела – он уже был готов оказаться рядом со мной, но, вероятно, ужас в моих глазах остановил его. Мертвая тишина повисла в воздухе, было лишь слышно, как бьется мое сердце. Или его – я не знаю...

– Ну что же, пора заканчивать визит, – через минуту смогла я произнести, улыбаясь великосветской улыбкой, как ни в чем не бывало. – У меня тут еще дела кое-какие... – разумеется, никаких дел у меня не было, разве что я собиралась хлебнуть немного коньячку ближе к вечеру за собственный день рождения, да и за именины тоже. Я же почти Татьяна – двадцать пятое января!

Он молча оделся и покорно пошел к двери. Что-то изменилось и в его лице – черное пламя, бушевавшее внутри зрачков, угасло, складка между бровей разгладилась.

– Поздравляю еще раз, – сказал он. – С меня подарок.

– Леша, я тебя умоляю, – бессознательно нажимая на дверь, я пыталась вытолкнуть его на лестничную площадку, – какие еще подарки!

– Так полагается, – важно ответил он.

– Ты просто зануда!

Он уже почти совсем исчез за дверью, но в последний момент его голова протиснулась обратно. Алексей встретился со мной глазами и вдруг спросил шепотом:

– Таня, что это было?

– Что?

– Ну, такое, в воздухе... будто электрический разряд, как молния...

Я не колебалась:

– Статическое электричество. Вещи имеют свойство накапливать его.

– Вещи?

– Леша, всего доброго, не рискуй своей шеей – я сейчас прищемлю ее дверью!

Он ушел, а на меня после его ухода с новой силой напала тоска. Митя, как мне плохо без тебя, как я перед тобой виновата! Я металась по комнате, как совсем недавно – мой гость, и такое отчаяние разбирало меня, что впору было повеситься. Я почти ненавидела Алексея – за то, что на мгновение ощутила соблазн, что на секунду позволила себе забыть о прошлом, что представила себе...

Что-то страшное, огромное, жестокое раздирало мне грудь, резало меня на мелкие части, словно при древней китайской казни «тысяча кусочков», когда приговоренного медленно кромсали маникюрными ножницами, медленно и долго – очень медленно и очень долго! – пока жертва не угасала в тяжких муках.

С этих самых пор я стала бояться – не Алексея, а себя. Поэтому свела число наших встреч к минимуму. Впрочем, ничего более невинного, чем наши встречи, и представить было нельзя – ни один даже самый строгий ревнитель нравственности не мог бы придраться к нашему поведению. Любую попытку моего нового знакомого к более нежным отношениям я пресекала в корне. В конце концов он понял и принял правила этой игры – не говорить о любви, не приходить ко мне домой, избегать прикосновений, даже самых дружеских, и не дежурить у окон с армейским биноклем. Я не могла просить Алексея, чтобы он совсем оставил меня, – я знала, что он не сделает этого, но тот необходимый минимум, который позволял мне терпеть рядом его присутствие, я сумела выторговать, надеясь, что рано или поздно Алексею все это надоест и он исчезнет из моей жизни.

К концу апреля на город, словно облако, опустилось раннее тепло. Накануне до утра звонили колокола, и теперь над чистым высохшим асфальтом витал сиреневый туман, предвещая близкое лето. Оглушительно кричали воробьи, и тихая, радостная печаль заставляла слезы набегать на глаза. Я шла на свидание.

Строгое темное платье, темные туфельки, черный плащ. Свои длинные тяжелые волосы я подколола высоко – тот, к которому я шла, любил, когда я так подбирала волосы, обнажая шею. Он говорил, что его так и тянет прикоснуться к ней губами, что нет ничего более трогательного и изящного, чем эта высокая прическа. Я хотела, чтобы сегодня все соответствовало его желаниям...

Слава богу, что Алексей пропал на некоторое время, – у меня не было никакого желания встречаться с ним, вступать в долгие препирания по поводу того, стоит ли ему сопровождать меня. Этот день