– Милый мой, тебе захотелось поиграть в детектива? Ничего не получится, все просто, очень просто...

– Убийство из ревности?

– Да, да!

– Насколько я понял, Мельников был влюблен в кого-то другого, тоже в бывшую одноклассницу. Поляков тут совершенно ни при чем!

– Влюблен в прошлом, влюблен в юности! Тебя неточно информировали, Шерлок Холмс несчастный! – крикнула я. Мне совсем не хотелось говорить ему о Шурочке, о своей школьной любви – никакого смысла в этом не было.

– Просто так убить не могут даже психи, даже из ревности, – упрямо произнес Алексей. – Я тебе еще не все рассказал – недавно мне удалось встретиться со следователем, который вел то дело. Он сказал, что, вероятно, кто-то подтолкнул Мельникова к агрессивным действиям, так-то он был вполне тихим...

– О боже... – прошептала я. – Ты действительно не все знаешь! Но я не могу, не хочу...

– Таня, успокойся, я, кажется, встревожил тебя... Понимаешь, никто не собирался копаться в обстоятельствах этого дела, потому что на первый взгляд все казалось очевидным и понятным. Но я так не думаю. Следователь сказал, что уже никто не разберется, что там такое случилось, да и доказать, что Мельников был оружием в чьих-то руках, невозможно. В общем, ты представляешь нашу систему правосудия...

Я бросила трубку и в отчаянии сжала виски. Воспоминания о прошлом охватили меня с небывалой силой, как будто все произошло только вчера... И зачем только Алексей появился в моей жизни, зачем ему понадобилось затевать какое-то дурацкое расследование, от которого не было никакого толка! Может быть, судьбе понадобилось корить меня за мое легкомыслие до самой смерти? «Дмитрий Поляков» – сказал он, и так странно прозвучало имя Мити в его устах. Он не имел права произносить его!

Поздние майские сумерки тихо опускались на город, но боль продолжала терзать меня. Муки совести, раскаяние становились все сильнее, я поняла, что не переживу эту ночь.

Я подошла к окну, распахнула занавески, посмотрела на улицу. В соседнем доме на пятом этаже горели окна, кто-то ходил по комнатам, но я не могла разобрать – кто.

– Пожалуйста! – умоляюще прошептала я, глядя на те окна. – Оставь меня. Пожалуйста...

У меня был телефон Алексея, я набрала его номер, потом положила трубку. Шурочка, Девяткин, Серж вертелись у меня перед глазами, в ушах раздавались обрывки каких-то фраз. Почему? Ведь все давно кончено...

Я накинула на себя плащ и торопливо вышла во двор. Пространство между домами было пусто, у обочин стояли машины, откуда-то из подворотни раздавалось бренчание гитары, было уже совсем темно.

Внезапно хлопнула дверь, и из подъезда напротив выскочил Алексей.

– Таня!

При свете фонаря я увидела его лицо, что-то сжалось у меня внутри.

– О нет, я тебя прошу...

Чем ближе он подходил, тем меньше у меня оставалось сил. Я закрыла глаза и почувствовала, как его руки медленно обнимают меня, и тоже изо всех сил обхватила его, словно он был той соломинкой, благодаря которой мне суждено спастись. Он был единственным человеком, который чувствовал мою боль.

– Я люблю тебя так, как никого еще не любил, – сказал он. – Вот увидишь – я найду того человека, который внушил Мельникову мысль об убийстве.

Я оторвалась от него и, глядя ему прямо в глаза, произнесла:

– Не ищи. Это я... я подтолкнула Мельникова – сказала ему, что только смерть разлучит нас с Митей. И он своей бедной, больной головой воспринял мои слова как руководство к действию.

– Что?

– Это я во всем виновата, я заварила такую чудовищную кашу!

– Неправда! – удивленно воскликнул он. – Ты напрасно казнишь себя...

– Хорошо, я тебе расскажу, – спокойно произнесла я. – Сейчас, здесь. – Мы сели на какие-трубы, сваленные возле моего дома, и я начала: – Я очень любила Сережу Мельникова в юности, часто вспоминала его, и когда встретила прошлой весной, то что-то такое со мной произошло... Я не знаю, как это объяснить, ведь у меня уже был Митя. Я не знала, что Мельников не вполне нормален, я помнила его милым умненьким мальчиком, мечтающим о дипломатической карьере. Я даже не подозревала, что бывают такие болезни, после которых... Он подумал, что я до сих пор люблю его и что Митя является досадной помехой, которую надо устранить. Мельников спросил: «Ты меня любишь?» – я ответила: «Да», – он сделал мне предложение, на которое я ответила согласием, сама не знаю почему – на меня на миг нашло какое-то помрачение, хотя к тому времени я уже поняла, что ничего уже не осталось от школьной любви... Ты понимаешь?

– Нет, – растерянно ответил мой собеседник. – Очень мало что понимаю. Зачем же ты согласилась выйти за него?

– Да помрачение! Наваждение, сон – словом, то, что иногда происходит со всеми людьми! Что и с тобой было.

– Я живу в самом сладком сне на свете...

– Ах, Леша, оставь ты эти сантименты, не до того сейчас. Так вот, наваждение прошло, я попыталась разорвать отношения с Мельниковым, тем более что он действительно был каким-то странным. Но он подумал, что во всем виноват Митя, что он не отпускает меня. Я уже говорила, что по дури, по незнанию обронила ту эффектную фразу про смерть, а бедный Мельников воспринял все буквально...

– И что, он пошел и убил?