Раздался паровозный гудок.

– Все, мне пора.

Она вышла за Митей на перрон.

Неподалеку грузились в солдатский эшелон – быстро, организованно, лица у всех были серьезные и взволнованные. Совершенно незнакомые люди совали в руки солдатам папиросы, продукты, носильные вещи...

Едва протолкнулись сквозь толпу провожающих к офицерскому вагону, и, стоя уже у подножки, Митя обнял и поцеловал Соню. Он испытывал к ней такую нестерпимую, почти мучительную нежность, что в последний момент едва сдержался от слез.

– Люблю... – прошептал он ей на ухо.

– Люблю... – выдохнула она.

И они расцепили руки. Поезд дрогнул, медленно двинулся вперед. Митя вскочил на подножку. Возле Сони появилась Рита Вернель – прежняя чопорность куда-то слетела с английской мисс. Она была возбуждена, рыжевато-золотистые волосы растрепаны, на щеках – лихорадочный румянец.

– Макс, гуд бай! Возвращайся с победой! – крикнула она по-русски.

– Гуд бай, Рита! Помни меня! – заорал над ухом у Мити Макс.

...Отцу Стратилату было лет восемьдесят, не меньше. С седой мятой бородой, в круглых очках на мясистом носу, с простодушной улыбкой – он сильно смахивал на евангелиста Луку работы художника Франса Хальса.

Михайловский рассказал ему о цели своего визита.

Священник выслушал его без тени удивления, с тем же безмятежным, простодушным выражением, потом спросил:

– Значит, вы думаете, что дневник этого самого Гуляева где-то в наших краях, не так ли?

– Отец Гуляева служил здесь когда-то, он тоже был священником. А сын прятался у него... При церкви есть же какой-то архив?

Отец Стратилат подумал, потом загремел ключами в кармане своей рясы.

– Ладно, идемте, Данила Петрович...

Они пошли на другой конец деревни. Светило яркое, какое-то южное, обжигающее солнце, над головой кружились оводы. Мимо прошла пара старух в черном.

– Батюшка, будет в субботу служба?

– Приходите, дети мои, приходите... – сказал отец Стратилат, потом повернулся к Михайловскому и смущенно пояснил: – Я тут один служу, без помощников... А у меня ревматизм. Иной раз еле разогнусь!

Михайловский только кивнул. От волнения он не мог говорить.

Возле церкви была небольшая каменная пристройка – ее-то и отпер священник. Внутри было тихо, царила полутьма – свет едва пробивался сквозь узкие мутные окна. От пола до потолка лежали стопками книги и бумаги, на полках стояла церковная утварь, в углу приютился старинный ткацкий станок, а под самым потолком висели связки каких-то сухих растений.

– Вот, так и живем... Чего тут только нет! Ведь раньше, Данила Петрович, у нас большая деревня была, и вокруг множество поселений всяких... А теперь – никого, только мы вот остались!.. Тут у меня и церковные книги, и метрические записи, и та бухгалтерия от колхоза, которую я пожалел выбрасывать.

Михайловский прикоснулся к бумагам, пальцами ощутил слой мягкой пыли.

– Вы позволите мне тут разобраться? – с трудом выговорил он.

– Пожалуйста, пожалуйста... Только, Данила Петрович, аккуратней! – Старик указал на керосиновую лампу, в которой мерцал огонек. – Бумага-то сухая, вспыхнет – и не потушишь! А я к вам заглядывать буду время от времени. Не помешаю? Самому, знаете ли, интересно, что из этой вашей затеи выйдет...

Весь день Михайловский возился с архивами, а вечером, когда стало совсем темно, вернулся в дом Силиных. Разбираться с бумагами придется недели две, не меньше, – примерно прикинул он.

– ...у меня шесть тысяч гектаров земли под контролем, – стал рассказывать Иван Платонович.

– Ничего себе... Это на две Бельгии хватит! – прикинул Михайловский.

– Да, точно. И каждый день я должен обходить свои владения... Я ведь раньше десантником был, – признался Силин. – Очень мне мои умения пригодились!

– Папка любым видом транспорта умеет управлять, с парашютом прыгать, – с гордостью сказала Тоня.

– Я и милиционер, и пожарный, и эколог, и ветеринар – все в одном лице! – усмехнулся Силин. – Но главная беда – браконьеры да туристы. Как лето, так они появляются, откуда ни возьмись! Хотя места у нас дикие, от жилья далеко... Иногда эвенки кочуют, их у нас еще орочами называют. В основном-то они к востоку от Байкала живут... Но от них никаких бед, они лучше меня знают, как в тайге себя вести.

– Ну да... – кивнул Михайловский. – Орочи или орочоны... Орон в переводе с эвенкийского – олень.

– Все-то вы знаете! – восхитилась Тоня. Сложив руки перед собой на столе, точно школьница, она с восхищением смотрела на Михайловского. – Даниил Петрович, а вы женаты?

Михайловский дернулся, точно от удара током.

– Тоня!

– Пап, а что такого?.. Мне же все про Даниила Петровича интересно...

– Я женат, – не сразу, мрачно признался Михайловский. – Формально... Мы еще с ней не развелись.

Тоня сначала погрустнела, а потом глаза ее вновь задорно заблестели. Была она забавной, милой девушкой, и у Михайловского не было никаких сил на нее сердиться.

– Значит, вы с женой вместе не живете уже, да?

– Тоня!

– Пап, ну отстань... А как ее зовут?

– Ее зовут Ева.

– Ева... – завороженно повторила Тоня. – Пап, почему ты меня таким простым именем назвал, а? Антони-ина... Мог бы придумать что поинтереснее! – с некоторым запозданием упрекнула она отца. – А как она выглядит, эта Ева? У вас есть ее фотография?

– Нет, – усмехнулся Михайловский. – Немного на Мэрилин Монро похожа, эта Ева... такая же маленькая, беленькая. И стервозная.

– Господи, неужели такая красавица?! – снова затосковала Тоня. – А я вон какая курносая да конопатая уродилась...

– Тоня!!!

Потом Михайловский с Иваном Платоновичем сидели на крыльце и курили, глядя на звездное небо.

– Губернатор наш – гад, каких мало, – говорил Силин, дымом разгоняя мошкару. – Кормится от бандитов и от китайской мафии, зарплаты бюджетникам задерживает, казенные деньги ворует – горя ему мало... Куда в Москве-то смотрят? Хотя чего я – до Москвы вон как далеко, пока разберутся... Китайцы в нашей области нефтеперерабатывающий завод собираются строить – говорят, уже даже договор подписан. Причем, заметьте, Даниил Петрович, с нашей стороны этот договор подписывали тоже китайцы – те, которые владеют общепитом, рестораторы так называемые... Завод будет огромным – станет производить до трех миллионов тонн нефтепродуктов, и большая часть из них будет поставляться в Китай. Я, когда в областной центр ездил, обратился в администрацию губернатора...

– К Мигунову?

– Нет, к нему меня не пустили, я разговаривал с одним из его чинуш. Стал я его спрашивать о заводе- то... «Нет, – говорит, – в первый раз о таком проекте слышу! Приходите позже, сейчас я вам ничего определенного сказать не могу...» Нет, лично я ничего против китайцев не имею – тоже люди жить хотят, да и Сибири инвестиции нужны... Но зачем же им с потрохами-то продаваться-то, а? Они вот нас к себе очень неохотно пускают! Раньше челночным бизнесом занимались, а теперь недвижимость на нашей территории скупают, организуют собственные предприятия. Мы становимся сырьевым придатком Китая!

– А лес?

– О... Лес... – печально вздохнул Силин. – Лес наш их очень интересует. Лес, нефть, горнорудные всякие проекты... Еще скупают акции российских предприятий! Они изучают нас с пристрастием, а мы о них