однообразный стрекочущий гул. Вдруг Керекеш схватил себя за ухо. «Этого еще не бывало, – подумал Жолт, удивившись, – раньше он поправлял на переносице очки. Что же будет теперь с очками? Он все время трясет головой, и очки вот-вот свалятся». Жолт внимательно следил за отцом: когда тот пускался в бесконечные назидания, то вел себя так, словно в ухо ему забрался жук, и он тряс головой, будто хотел от жука избавиться.
Отец говорил, а Жолт тем временем взвешивал собственные заботы. «Это я довел папу, из-за меня он, наверное, спятил, – с искренним сожалением думал Жолт. – Иначе он не ставил бы таких глупых условий. Быть дома в семь! Смехота! Может, оп вообразил, что сын его стайер и в Зебегень едет тренироваться?.. Поезд приходит туда в половине двенадцатого. Я, то есть стайер, ракетой взлетаю на вершину Бёржёнь, делаю круг и мчусь сломя голову вниз, чтоб успеть на поезд, отходящий в полтретьего».
Так думал Жолт, но вслух не сказал ни слова. А утром, распластавшись под смородиновым кустом, дождался, когда отец уйдет, и незаметно улизнул…
Небо не было сплошь голубым, по его синеве одно за другим проплывали белые облачка, похожие на разных животных: белоснежные зайцы, ласки, козы и крокодилы; с запада в серой пушистой шубе грузно тащился полярный медведь.
Жолт сурово свел брови и сделал жест, будто снял с плеча охотничье ружье.
– Пш-ш-ш-та-та! – сказал он. – Этого я прикончил. Пусть не таскается по Южному полушарию!
Трамвай, громыхая, прополз по проспекту Мучеников, затем по мосту Маргит. Жолт плотно прижался к алюминиевой скобе, но пассажиры преклонного возраста все-таки сверлили его гневными взглядами. Какой-то тип с животом-бочкой сопел ему прямо в лицо, и Жолт с точностью вычислил, сколько места он занимает в трамвае: там вполне уместилось бы четверо худых. «И пыхтит еще в самый нос!» – подумал Жолт и постарался отвернуться к окну. На его движение моментально последовала реакция.
– Не вертись, не один едешь! – рявкнул толстяк.
– Нет, один, – с олимпийским спокойствием отозвался Жолт.
Толстяк не счел нужным продолжать праздный спор и, не задумываясь, толкнул Жолта в бок: по его представлениям, другого ответа мальчишка, естественно, не заслуживал.
– Спасибо, – с подчеркнутой признательностью сказал ему Жолт и вернул себе равновесие.
У Вышеградской улицы Жолт посмотрел на часы. Потом посмотрел еще раз, так как на циферблате, который он сам окрасил в бордовый цвет, распознать время было трудно. «Опоздаю!» – пронеслось у него в мозгу, и эта мысль привела его в ужас.
На площадке, у выхода, мечтательно любуясь снующей по бульварам толпой, стояла девушка в коротеньких шортах.
– Вы выходите? – вежливо спросил ее Жолт.
– Пока нет, – сказала девушка и взмахнула искусственными ресницами.
Жолт сделал попытку протиснуться к двери.
– Вы выйдете у вокзала? – опять спросил он.
– На следующей, – так сурово ответила девушка, словно ей нанесли жестокое оскорбление.
– Тогда давайте меняться местами, – предложил Жолт.
Девушка отодвинулась сантиметра на полтора, и Жолту понадобилась вся его ловкость, чтоб выскочить прежде, чем дверь вагона захлопнулась.
Это ему удалось, и в прыжке его досада прошла. Красный от волнения, Дани стоял, а вернее, горбился на перроне, придавленный плотно набитым рюкзаком.
– Жолт! Тугоухий верблюд! Я изгрыз себе все кулаки!
– Покажи!
Дани показал.
– И правда изгрыз, – согласился Жолт.
– Это свинство – являться в последнюю минуту!
– Последней минуты не бывает. За минутой всегда приходит другая.
– Ух ты! Шуточка – блеск! Ну, давай поднажмем, наш поезд уже подошел.
– Слушай, старик, я в этот черный, для уголовников, поезд не сяду.
– Тогда, дружище, прощай. Пиши!
– Так и быть, сяду. Но помни: только по принуждению.
– Ладно. Протолкни мой рюкзак!
– Сразу видно, что ты собрался в Антарктику. А как насчет теплых кальсон? Не забыл?
– Мама забыла. А без них я погибну, старик. Окоченею.
– Господи, не рюкзак, а глыба! Ты вышагиваешь под ним, как откормленный индюк.
– Что делать несчастным детям, у которых упрямые родители!
– Родителей, старик, надо воспитывать. А ты своих распустил. Никудышный ты воспитатель, и в этом твоя беда. Давай прилунимся в этом купе, оно, в общем, довольно уютное. По-моему, в этом поезде проверяют билеты.
– Вот твой билет, двенадцать монеток.
