Магду вопрос слегка удивил, но она знала, что отвечать надо сразу.

– Странный вопрос! Ну конечно, он любит мать. И Дани…

– Мать упрашивает его по нескольку дней, чтоб он ее навестил. Что же это?

– Он все-таки очень загружен. Одни уроки по математике…

– И совершенно бесцельные скитания… Но я спрашиваю совсем о другом. Я хочу знать, любит ли он кого-нибудь вообще? Например, мать. И из чего это видно?

– Тамаш, пожалуйста, не сердись, но твои вопросы сводятся к одному: любит ли сын тебя.

– И к этому тоже.

– У него не так много способов для выражения своих чувств, – медленно проговорила Магда.

– Когда речь идет о любви или нелюбви сына ко мне, я должен быть максимально чувствителен. Но я не хочу быть излишне чувствительным.

– Ты кое о чем догадался и ищешь сейчас доказательств.

– Я хочу знать, способен ли этот мальчик любить вообще! Понимаешь? – Керекеш вскочил, и глаза его потемнели.

– Тамаш! Прошу тебя! Если бы Жолт умел четко выражать свои мысли, о том же самом он мог бы спросить тебя.

Керекеш, ошеломленный, молчал.

– Любовь стоит чего-нибудь лишь тогда, когда она обоюдна, – сказала Магда.

– Ты хочешь сказать…

– Нет, нет! Но человек посторонний, который тебя не знает, едва ли поверит, что ты любишь сына…

– Хм, посторонний… До посторонних мне нет никакого дела.

Керекеш почувствовал некоторое облегчение. А Магда еще уверенней продолжала атаку:

– Жолт не из тех, кто приспосабливается. Характер у него действительно независимый и строптивый. Некоторые его эмоции и поступки оправдать иногда бывает сложно.

– Мне припомнился сейчас один случай! Это было несколько лет назад. Беата тогда два месяца проболела. Я наблюдал за ними, когда после болезни они встретились в нашем саду. Жолт ее ждал. Она вышла. Я думал, что он бросится к ней, поздоровается или как-нибудь еще выразит свою радость при виде сестры. Но он, точно норовистый жеребец, упорно и молча топтал ногой землю. Беата повисла у него на шее, и видно было, как она счастлива. А Жолт лишь терпел ласку сестры, он весь извертелся, а потом как- то снисходительно буркнул: «Привет, Беа! Как поживаешь?» И это все.

Магда чувствовала, что спокойствие ее на пределе.

– Ну и что! Что это доказывает?

– Ровным счетом ничего, – сердито сказал Керекеш.

– Ты считаешь, что душа его омертвела?

– Ладно! Я не собираюсь тебя убеждать.

– Потому что я мачеха и защищаю его по обязанности? Но ты ошибаешься. Об его истинных чувствах мы действительно ничего не знаем. Меня это, кстати, не удивляет.

– А… почему?

– Потому что ты не отец, а диктатор. Диктатор, который знает одно: приказывать и наказывать!

– Будь это так, горю было бы нетрудно помочь.

– Потом, правда, ты стараешься все объяснить, но Жолту уже это не интересно. Ему совершенно не интересны твои пояснения.

– Что же ему интересно?

– Сказать?

– Не стоит. Я знаю. Да будет благословенна собака, хозяином которой станет Жолт.

– Давай попробуем, Тамаш! Мы ведь ничего не теряем! Уже несколько лет он умоляет нас взять собаку, а ты все ставишь и ставишь условия. Непрерывно. Ты полагаешь, что он воспринимает твои веские доводы! Он же считает, что ты просто дорожишь своими удобствами, или думает о вещах, еще более примитивных. Как, например, господин Липтак.