— Попробуй! — сказал Колен.

Они подняли бокалы и выпили все до дна.

— Невероятно!.. — сказал Шик, и в глазах его заполыхали красные огоньки.

Колен схватился рукой за грудь.

— Вот это да! — сказал он. — Ни на что другое не похоже.

— Это совершенно неважно, — сказал Шик. — Ты тоже ни на кого не похож.

— Уверен, что, если его много выпить, Хлоя тут же придет.

— Это еще не факт! — сказал Шик.

— Ты меня не подначивай! — сказал Колен, протягивая свой бокал.

Шик наполнил оба.

— Погоди! — сказал Колен.

Он погасил плафон и маленькую лампу, освещавшую стол. Только в углу мерцал зеленоватый свет лампадки под шотландской иконой, глядя на которую Колен обычно медитировал.

— О! — прошептал Шик.

Вино в хрустальных бокалах фосфоресцировало и переливалось всеми цветами, и сверканье это, казалось, исходило от мириад радужных искр.

— Пей! — сказал Колен.

Они выпили. Отсвет вина остался у них на губах. Колен снова повернул выключатель. Он нетвердо стоял на ногах.

— Один раз не в счет, — сказал он. — По-моему, мы можем допить бутылку.

— Не разрезать ли торт? — спросил Шик.

Колен схватил серебряный нож и принялся чертить спираль на белой глазированной поверхности. Внезапно он остановился и с изумлением посмотрел на то, что получается.

— Я сейчас попробую сделать одну штуку, — сказал он. Одной рукой он взял из стоящего на столе букета острый лист остролиста, другой — торт и, быстро вращая его на кончике пальца, осторожно опустил лист колючкой в прочерченную им борозду.

— Послушай!.. — сказал он.

И Шик явственно услышал «Хлою» в аранжировке Дюка Эллингтона.

Шик посмотрел на Колена. Тот был бледен как полотно.

Шик взял у него из рук нож и решительным движением всадил в торт. Он разрезал его пополам и увидел, что внутри лежит новая статья Партра для Шика, а для Колена — записка, в которой Хлоя назначала ему свидание.

Колен стоял на углу площади и ждал Хлою. Площадь была круглая, и были на ней голуби, церковь, сквер, скамейки, а на проезжей части — машины и автобусы. Солнце тоже ждало Хлою, но оно могло тем временем забавляться — бросать, например, тени, проращивать дикую фасоль, играть со ставнями и пристыдить фонарь, все еще горящий из-за беспечности дежурного электрика.

Колен теребил край перчатки и сочинял первую фразу, которую скажет Хлое. По мере того как час свиданья приближался, фраза эта все быстрее менялась. Он не знал, что Хлое предложить. Может, пойти в кондитерскую пить чай? Но там царит такая тоска, и эти прожорливые сорокалетки, которые поглощают по семь пирожных подряд, отставив мизинчики. Нет, это не для него! Обжорство он прощал только мужчинам, для которых оно еще имеет какой-то смысл и не умаляет присущего им достоинства. Кино тоже исключается, она никогда не согласится. И в депутатодром ее не поведешь — ей там не понравится. И телячьи бега не годятся — она испугается. И в больницу Сен-Лу нельзя — туда не пускают. И Лувр он отверг, ведь там за ассирийскими херувимами притаились сатиры. И уж, конечно, о вокзале Сен-Лазар не может быть и речи: там нет ни единого поезда, одни только тележки для багажа.

— Здравствуйте!

Хлоя подошла не с той стороны, с которой он ее ждал. Он стал поспешно снимать перчатки, но запутался от растерянности, угодил себе кулаком по носу, произнес «Уф!..» и пожал ей руку. Она рассмеялась.

— Что это у вас такой смущенный вид?

На ней была шуба из пушистого меха цвета ее волос, такая же шапочка и короткие сапожки с меховой оторочкой.

Она коснулась локтя Колена.

— Возьмите меня под руку. Что-то вы сегодня не расторопны…

— Верно, и тот раз у меня лучше получалось, — признался Колен. Она снова засмеялась, поглядела на него и засмеялась еще громче.

— Вы смеетесь надо мной, — жалобно сказал Колен. — Это немилосердно.

— Вы рады меня видеть? — спросила Хлоя.

— Да!.. — сказал Колен.

Они пошли по первому попавшемуся тротуару. Маленькое розовое облако спустилось с неба и повисло