Гребли молча, изредка переговариваясь тихими голосами. На собрании перед отправкой Макмиллан строго запретил повышать голос: усиленные эхом звуки могли вызвать обрушение стен ледяного ущелья. С каждым взмахом аккуратно погружаемых в прозрачную воду весел все дальше углубляясь в извилистый коридор, люди невольно вжимали головы в плечи, придавленные величием возвышающихся с обеих сторон многометровых белоснежных глыб.

— А если они схлопнутся ненароком? Типа, как ладони? Тогда, чуваки, от нас даже мокрого места не останется! Как мух придавит. — Не переставая грести, Треска задрал голову, разглядывая далекий голубой зигзаг неба, с двух сторон стиснутый массивными ледяными стенами.

— Типун тебе! — сквозь сжатые зубы пробормотал боявшийся даже осмотреться Паштет. — Рот бы твой поскорее схлопнулся!

— Не боись, — успокоил поваров устроившийся во впереди идущей лодке Марк. — Миллионы лет стояли, и еще постоят.

Сидящая рядом с Батоном Лера тоже задрала голову. Да и пусть бы схлопнулись! К чему теперь все эти усилия, если последняя надежда, крохотной лампадкой теплившаяся у нее в душе все эти годы, была мигом задута? После вчерашних рыданий все еще болела голова. От непривычно свежего воздуха темнело в глазах. Она безутешно проплакала всю ночь, лишь на короткое время, в утренних сумерках, обессиленно забывшись тревожным сном, полным нечетких образов и пугающих видений.

Накануне Лере вручили контейнер с личными вещами родителей, принимая который девушка чуть не упала в обморок.

— Думаю, будет правильно, если они останутся у тебя, — отводя глаза, пробормотал Дубков.

Девчонку оставили одну. Решившись наконец откинуть крышку, она дрожащими руками стала осторожно перебирать вещи родных людей, которых почти не знала. Вот старая курительная трубка отца с изжеванным чубуком и все еще еле пахнущая терпким табаком. Очки в тонкой оправе. Пузатый блокнот в кожаном переплете с ремешком, полный научных заметок и выкладок. Складной компас. А вот красивый пестрый платок с причудливым узором в виде разноцветных цветов конечно же мамин… Задохнувшись, Лера зарылась в него лицом, чувствуя, как пахнущая одновременно чем-то незнакомым и в то же время пронзительно родным ткань намокает от ее слез. Там было еще много различных вещей, интересных и не очень. В основном таких, о таинственном назначении которых выросшая после Катастрофы девушка могла только догадываться. Нашлась и семейная фотография, точь-в-точь такая же, как у нее, только лучше сохранившаяся.

И еще были письма. Тонкая пачка из десяти аккуратно сложенных, перетянутых резинкой листов, каждый из которых был адресован ей.

На каждый день рождения.

Разбирая аккуратный почерк последнего письма, Лера почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Из глаз капелью снова побежали слезы, расцветая на пожелтевшей бумаге фиолетовыми бутонами размытых чернил. Отложив письмо, чтобы не испортить последнюю исповедь убитой горем матери, которую война и судьба навсегда оторвала от дочери, рыдающая девушка рухнула на кровать, закрывая лицо измятой подушкой.

Батон не трогал напарницу. Само как-нибудь образуется. Чего тратить время на пустые, ненужные слова, которые все равно никого не вернут? Разумеется, для девчонки это стало ударом. Она ни с кем не разговаривала, отказывалась есть, не хотела ехать и вообще выходить из отведенной ей комнаты. Старый охотник настоял на ее участии в вылазке, ссылаясь на возможную и необходимую помощь со стороны девушки. Пусть развеется, отгонит мысли о родителях. Новые места, новые впечатления, в конце концов. Наконец-то, спустя столько лет, хоть и на жутком холоде, но все-таки отпала нужда в опостылевшей химзащите и стискивающих потеющую голову душных противогазах. Можно просто выйти на улицу, одевшись потеплее, и с наслаждением подышать свежим морозным воздухом, который мириадами иголочек щекочет легкие. А еще от него пьяняще кружилась голова, как когда-то давно, с первым приходом весны.

Давным-давно. В другой жизни.

Вышедший спозаранку на улицу Батон, одернув куртку и шумно вдохнув воздух, прислушался к человеческой речи, смешанной с птичьим гомоном, доносящейся из загона с пингвинами. Было время утренней кормежки, и долетающие до Михаила звуки казались настолько уютными, словно он находился не на удаленной от всего мира антарктической базе, а на птицеферме где-нибудь под Пионерском. На истерзанном лице Батона, щурящегося под обжигающими лучами настоящего солнца, впервые за много лет появилась улыбка.

— Эх, молочка бы сейчас! — выпуская густые клубы пара, усмехнувшись, сам себе сказал он.

Но настроение Лере не поднял даже начищенный и заново смазанный внушительный пистолет- пулемет «Бизон» с двумя запасными обоймами, выданный Азатом взамен потерянного во время схватки с морским чудовищем «Макарова», и теперь висящий на ремне за спиной девушки. Получая оружие, Лера снова разревелась, и даже когда мужчина притянул ее к себе и обнял, неожиданно для себя не отстранилась, а, наоборот, сильнее прильнула к могучей груди.

В конце концов, может, он был прав? Лерка уже далеко не девочка и не дурна собой, а он сильный, надежный… и теплый. Прижимаясь к ровно вздымающейся мужской груди, всхлипывающая Лера удивилась самой себе, чувствуя, как ее тело отзывается на неожиданную ласку доселе неизведанными ощущениями. И тут же испуганно отстранилась, пряча глаза, коря себя за сиюминутную слабость и глупые мысли.

Родители. Мама и папа, которых больше нет и которых ничто и никто ей уже не вернет. Сейчас ничего не может быть важнее. А Азат… С этим еще будет время разобраться.

Сидящая под курткой мышь перестала копошиться, явно чувствуя настроение хозяйки и с интересом принюхиваясь к плотно повязанному на шее Леры маминому платку.

— Ну что ж, скоро узнаем, что скрывает под своей юбкой наша Снежная королева, — Савельев почесал нос рукой в перчатке, горящими глазами осматривая ледники.

— Кстати, а почему именно Королева Мод? — поинтересовался Треска. — Она что, была шибкой модницей?

— Отчасти ты прав, — негромко отозвался из своей лодки Марк. — Эта земля открыта в тысяча девятьсот тридцатом году экспедицией Рисер-Ларсена и названа в честь норвежской королевы Мод Уэльской.

— Ишь, повезло бабенке! — завистливо цыкнул зубом Треска. — Возгордилась, небось?

— А ты, чувак, хотел бы, чтобы назвали в честь тебя — Землей Короля Трески? — загоготал Паштет. — И чтобы все спрашивали потом — а почему он был Королем Трески?

— Я бы хотел, чтобы ее назвали в честь тебя, чувак! Землей Королевы Паштета! — парировал Треска. — Все лучше, чем в честь какой-то бабенки!

— Мод, кстати, была суровой женщиной, и вообще вела себя как мужик, — сообщил Марк. — Ее за пацанские поступки даже прозвали «Гарри».

— То есть мы на Земле Королевы Гарри! — хохотнул Паштет.

— Нет, брат. Мы сейчас на пороге Новой Швабии, — серьезно отозвался Марк. — Так нацисты по приказу Гитлера нарекли эту землю заново.

— Черт ногу сломит в этих названиях, — подвел итог беседы Треска.

— Долго еще? — окликнул замыкающий процессию Тарас углубившегося в карты Ежи, сидящего рядом с Марком.