моются под душем.
Все члены кибуца выполняют трудовые обязанности поочередно. Деньги им дают только на карманные расходы, а на покупки, например костюма, выделяют по норме, положенной для каждого. За учебу в вузе тоже платит кибуц, но после окончания института туда надо вернуться. Кроме основного производства, один из кибуцев, в которых мы были, содержит придорожный ресторан, а в другом есть цех изготовления украшений из местных полудрагоценных камней.
Население Израиля тогда составляло около трех миллионов человек, а в кибуцах жило чуть больше 120 тысяч. Многие богатые и занимающие высокое положение люди отправляют на год-два своих детей в кибуцы для «трудового и коллективного воспитания». Когда мы были на домашнем приеме у одного министра, он представил нам своего сына, приехавшего на побывку из кибуца.
Израиль, наверное, единственная неславянская страна, где приезжим из СССР можно было обойтись без знания иностранного языка — часто встречались говорящие по-русски (а теперь, конечно, тем более). По городскому радио то и дело передавали советские песни. Вблизи Тель-Авива есть «Лес Красной Армии», куда семьями выезжают в дни отдыха. На полянах врыты в землю столики, скамейки. Ежегодно 9 Мая в этом лесу отмечают разгром фашизма (мне говорили позже, что все это продолжалось и после разрыва дипломатических отношений между нашими странами).
В Тель-Авиве мне удалось поездить одному за рулем автомобиля — посольского «Форда», который мне пару раз давал Рудаков. Однажды мы ездили вдвоем с израильской журналисткой, с которой познакомились на приеме (после приема она написала обо мне заметку в газету под заголовком: «Вам водку? Нет, апельсиновый сок»). Она мне показывала город и окрестности.
В Израиле я вел путевые записи и потом в Москве написал очерк. Часть из него у меня взяли в журнал, издававшийся для заграницы.
Обратно летели через Афины и провели там несколько часов. Торгпредом в Греции тогда был товарищ моего отца Арам Сергеевич Пирузян, знавший меня с детства. Он нас хорошо принял и предложил провести там хотя бы сутки. Но Коккинаки опасался, что мы опоздаем к рейсу самолета «Аэрофлота» из Софии, и мы вынуждены были вечером улететь в Болгарию. Только и смогли, что осмотреть город из автомобиля и пообедать у Арама Сергеевича. Если бы мы знали, что в Софии придется целых два дня ждать советского самолета на Москву!
В конце 1964 года однажды меня пригласил приехать в Министерство радиопромышленности бывший тогда первым заместителем министра Петр Степанович Плешаков (потом он стал министром). Он меня хорошо знал, так как часто бывал у нас во Владимировке на технических совещаниях. Когда, прилетев в Москву, я пришел к нему; он сказал, что меня приглашает к себе министр Валерий Дмитриевич Калмыков и хочет предложить работу. Петр Степанович попросил подождать в приемной, а сам зашел к Калмыкову. Из кабинета вскоре вышел не кто иной, как Серго Берия, которого я ни разу не видел со сталинских времен. Он, в отличие от меня без удивления, сразу подошел ко мне (видимо, услышал в кабинете о моем приходе), мы поговорили, а прощаясь, он попросил передать благодарность моему отцу за то, что тот, оказывается, помог в переводе Серго на работу в Киев из Новосибирска, куда он вместе со своей матерью был отправлен после осуждения Л. П. Берии.
Раньше моя жена и я иногда встречались с Серго Берией и его женой Марфой. Она дружила со Светланой Сталиной, как и моя жена. Мы с женой побывали однажды у Серго в его комнатах в особняке на улице Качалова, где жил Л. П. Берия с семьей (мы входили через боковой вход из переулка). Были и на даче в присутствии самого Берии (я об этом уже написал). Однажды Серго и Марфа пришли ко мне домой на день рождения. Случайно встречались мы и в других местах.
Я всегда считал Серго Берию неплохим человеком и хорошо к нему относился. Он — инженер-радист и до 1953 года был одним из руководителей крупной радиотехнической фирмы ВПК, которую долго еще называли «бериевской». Говорили, что Серго был хорошим специалистом. Его предприятие, в частности, первым разрабатывало системы управления ракет, в том числе ракет «воздух — воздух» К-5, и радиолокатор ЦЦ-30, которые мне довелось испытывать. Недавно я разговаривал в гостях с тремя нынешними работниками этой фирмы, а одна из них работала там еще при нем. Они сказали, что на фирме о нем сохранилось хорошее мнение, но многие были неприятно удивлены тем, что в своей книге он сильно преувеличил свою роль на фирме (касаться остального содержания этой книги я здесь не буду).
Из кабинета выглянул Плешаков и пригласил зайти. Калмыков предложил мне стать начальником Летно-исследовательского института МРП, известного под названием НПО «Взлет». Он рассказал о планах значительного повышения роли Института в доводке авиационных комплексов. По его замыслу новые радиолокационные станции, навигационные, прицельные и другие системы разработки Министерства радиопромышленности должны были отрабатываться в этом Институте и только затем, полностью доведенные, устанавливаться на новые опытные самолеты.
Надо сказать, что я всегда настороженно, с некоторой долей скепсиса, относился к «революционным» идеям большого начальства. Жизнь, как правило, вносила существенные коррективы в их замыслы. И сейчас мне эта идея показалась не очень реалистичной.
В нашей стране обычно постановлением правительства, подготовленным совместно Управлением вооружения ВВС и соответствующим ОКБ, вместе с новым самолетом заказывались и его основные составляющие — двигатель, прицельно-навигационная система, ракеты. Однако проектирование и постройка самолета почти всегда требуют меньше времени, чем двигатель и радиотехнические системы. Когда опытный самолет уже готов к проведению заводских, а затем и государственных испытаний, эти агрегаты обычно бывают еще не отработаны. В этих условиях Министерство радиопромышленности, являющееся фактически смежником, не будет иметь возможности полностью отрабатывать системы у себя — их заставят установить на самолет и доводить совместно с ним в нашем НИИ ВВС (как это обычно и происходило).
Другой смущающий момент в предложении министра был связан с тем, что начальником этой организации была Валентина Степановна Гризодубова, известная в прошлом летчица, рекордсменка, командир авиаполка во время Отечественной войны. Она пользовалась уважением и любовью большинства знавших ее людей, особенно подчиненных, всегда защищая их и помогая (как и многим другим), отзываясь на самые разные просьбы. Мне не хотелось быть невольным участником ее снятия, хотя Калмыков сказал, что ей пора уходить и они решили ее заменить.
От предложения Калмыкова я отказался, мотивируя тем, что не хочу бросать свою работу, в том числе в качестве летчика-испытателя боевых самолетов, что, конечно же, было правдой. Валерий Дмитриевич, видимо, не ожидал моего отказа и был заметно разочарован.
Во Владимировке заместитель начальника Института генерал Анатолий Павлович Молотков, узнав от кого-то о визите к Калмыкову, спросил меня, правда ли, что я отказался. Услышав, что так и есть, попросил меня порекомендовать его на эту должность. Я позвонил Петру Степановичу и сказал о Молоткове, которого тот тоже знал. Он специалист такого же профиля, как и я. Отличный летчик-испытатель, грамотный инженер, также окончивший Академию имени Жуковского, а опыта в качестве руководителя у него больше.
В декабре 1964 года, будучи в Москве, я обедал с отцом на даче, и он мне рассказал, что Гризодубова позвонила ему и Брежневу и пожаловалась, что ее выживают. Мой отец тогда еще являлся Председателем Президиума Верховного Совета, а Брежнев уже стал Генеральным секретарем ЦК. (Гризодубова была известна тем, что могла без церемоний позвонить любому высокому начальнику, чтобы решить какой-нибудь вопрос или кому-нибудь помочь.) «Хотели поставить на ее место твоего начальника, Молоткова». Тогда я ему рассказал, что вначале эту должность предлагали мне, но я отказался. «И правильно сделал», — сказал отец, не желавший, я думаю, чтобы наша фамилия была замешана в личностном конфликте. Могли ведь сказать, что убирают Гризодубову, чтобы устроить сына Микояна. Этого отец допустить не мог (да и я тоже).
В результате обращения Валентины Степановны она осталась на месте, а Молоткова назначили ее заместителем. Некоторое время он там поработал, но его положение было неловким. Он попросился обратно в ВВС, где ему в тот момент смогли предложить только должность главного редактора журнала «Авиация и космонавтика». Позже он стал начальником Научно-исследовательского института ЦНИИ-30, сменив ушедшего на пенсию старейшего авиационного инженера генерал-лейтенанта Зелика Ароновича Иоффе. Позже Молотков преподавал в Академии ракетных войск и артиллерии, а в 2005 году скончался.
