руках.

Когда Хаген выполнил это, Степан, а за ним остальные восставшие узники поднялись на ноги.

– Огнестрельное оружие останется у нас, – твердо заявил Степан. – Все оружие: пушки и мушкеты. И боевой запас тоже останется. Сабли и топоры можете взять с собой. – Он усмехнулся: – Надо же вам как- то отбиваться в море от других разбойников. Вдруг вас захотят заковать в цепи и продать алжирским пиратам.

На этот раз пришла очередь смеяться победителям. Победа была одержана, и всеобщее ликование недавних пленников рвалось наружу.

– Моя жена отправится со мной, – заявил Хаген. – Моя жена – это мое право. Пусть она выходит из трюма и присоединится ко мне.

Все промолчали, но в этот момент снова заявил о себе Лаврентий.

– Этого не будет, – с неожиданной для него твердостью произнес он. – Она не жена тебе, капитан. Ты сам это знаешь лучше других. И я сейчас говорю тебе – ты никогда ею не овладеешь. Она не стала твоей этой ночью, и ты никогда ее не добьешься. Садись в лодку и отчаливай.

Договориться об этом не успели, потому что вперед вышел Василий. До этого он сражался вместе со всеми и не встревал в переговоры, которые вел Степан. А сейчас лицо его было мрачно и полно решимости.

– Слушайте меня, – сказал он, выдвигаясь вперед. – Пусть вся команда корабля бежит отсюда. Если так договорились и они сдаются, то я не возражаю. Но этот человек, – он вскинул руку и указал на Хагена, – этот человек никуда не уйдет. Я поклялся убить его, и он не уйдет от меня.

Потом, повернувшись к побледневшему Хагену, добавил презрительно:

– А ты что, взаправду надеялся избежать смерти от моей руки? Я ведь говорил тебе, что я – сотник стрелецкого войска московского царя. Ты знал об этом. И ты оскорбил меня. Это значит, что ты не должен оставаться в живых.

Василий держал в руке топор, отбитый в бою. Голос его был тверд, а на лице читалось, что этот воин не отступится от своего намерения. Ростом он был выше Хагена и гораздо моложе годами.

– Бери оружие и сразись со мной, – продолжал Василий, не давая никому возможности вмешаться. – Где твоя сабля или топор? Бери его в руки и прими смерть. Ты был капитаном корабля, и поэтому я убью тебя сам. А был бы простым мужиком, я приказал бы просто отрубить тебе голову. Знаешь, что бывает за оскорбление, нанесенное боярскому сыну?

Хаген стоял оцепенев. Разве мог он предположить, что утоленная им преступная похоть обернется для него сражением с сильным и крепким молодым боярином? Людям вообще несвойственно задумываться о последствиях своих поступков…

Василий шагнул вперед и поднял топор.

– Если ты боишься, – сказал он, – просто встань на колени, и я обезглавлю тебя без мучений. На колени, собачий сын!

Василий говорил властно, и в каждом его движении ощущалась эта властность. Он вел себя, как человек, привыкший с детства повелевать людьми. Да так оно и было. Цепи слетели, ошейник снят, и мир вновь увидел боярского сына Василия Прончищева! И горе тому, кто встанет у него на пути.

Хаген пришел в себя, а затем усмехнулся. Сначала – криво, а затем во весь рот.

– Давай, – ответил он. – Я лишил тебя чести, но тебе этого показалось мало. Теперь мне придется лишить тебя и жизни. Действительно, зачем жизнь без чести, тем более для боярского сына…

Он откровенно насмехался над Василием.

Хаген обернулся к своим людям, и один из них подал ему саблю.

– Лучше убить тебя, – как будто размышляя, говорил Хаген, играя саблей, сверкающей в лучах утреннего солнца. – Если ты вернешься к себе в Москву, тебе придется рассказать своему отцу-боярину о том, как ты ублажал шведского капитана. Твоего папу это может огорчить.

Внезапно Лаврентий подскочил к Василию, его лицо было взволнованно.

– Не надо! – заговорил он. – Василий, не делай этого. Пусть он уплывет, ты останешься жив. Говорю тебе – отступись.

– Прочь, – повелительно отстранил Лаврентия боярский сын, – отойди, не мешай. Он будет мертв.

Больше не слушая никого, Василий занес топор и ударил. Хаген уклонился и в свою очередь попытался полоснуть сотника саблей по руке. Василий отскочил в сторону и снова поднял топор…

– Зря он меня не послушал, – с сожалением буркнул Лаврентий, обращаясь к стоящему рядом Степану, – он не сможет победить, только сам рискует. Хагена сейчас нельзя убить – он заколдован.

И, встретив вопросительный взгляд друга, пояснил:

– Его защищает камень Алатырь.

Степан с интересом взглянул на Лаврентия.

– А тебя защищает?

– Не знаю, – пожал тот плечами. – Если и защищает, то я этого не чувствую. А что Хаген защищен – это я чувствую. Василию его не убить.

– А ты мог бы убить Хагена? – поинтересовался Степан.

Лаврентий мгновение подумал, как бы прислушиваясь к себе.

– Я мог бы, – серьезно ответил он, – но не сейчас. Чувствую, что сейчас не время для этого.

Сотник был страшен в своей ярости. Размахивая топором, он налетал на Хагена, как смерч, но все наносимые им мощные удары не достигали своей цели. Противники носились по образовавшейся посреди палубы пустой площадке, обмениваясь ударами. Хаген, казалось, совсем не волновался. Он методично уклонялся от топора Василия и старался достать саблей противника, хотя и не слишком активно. Складывалось впечатление, будто он как бы заранее знает исход поединка.

Наконец одним ловким движением сабли Хаген полоснул боярского сына по предплечью, и тот выронил топор.

– Все? – спросил Хаген. – Или продолжим?

Когда он затем вышел из своей каюты с вещами в двух сундуках, Степан внезапно загородил ему дорогу.

– Карту, – сказал он, – нам нужна карта, чтобы вернуться домой. И еще компас.

– Вы не вернетесь домой, – криво и зловеще усмехнувшись, ответил Хаген. – Разбиться о скалы и утонуть можно и просто так – без карты и компаса.

– Карту и компас, – повторил повелительно Степан. Как настоящий моряк, он отлично знал, что если и справится с управлением кораблем, то без карты и компаса точно никуда не доберется. Здесь не родное Белое море, а совсем незнакомые места…

Моряки спустили на воду обе имевшиеся на корабле лодки. Им вынесли из трюма скудный запас гороха, которым прежде кормили узников. Капитан Хаген последним уселся в лодку и махнул рукой матросам, сидящим на веслах. Весла взлетели над волнами, и лодки стали отходить от борта корабля.

Оставшиеся хозяевами судна стрельцы смотрели на уплывавших, свесившись через фальшборт. Крупная волна раскачивала лодки. Морякам позволили взять с собой сундуки с имуществом, а Хаген спустил даже два. Теперь тяжело нагруженные лодки, глубоко осевшие в воду, рисковали перевернуться на высокой волне. Брызги то и дело заливали сидящих. Одна половина матросов гребла, а вторая, вооружившись черпаками, непрерывно вычерпывала заливавшуюся через борта воду.

В эту минуту Хаген встал. Он стоял, широко расставив ноги и, обращаясь к оставляемому кораблю, шептал какие-то слова. Разобрать их на таком расстоянии было невозможно, как и вообще понять, что говорит бывший капитан, но всем отчего-то стало понятно – это было заклятие.

– Мы никогда не вернемся домой, – медленно и тихо проговорила Ингрид, поднявшаяся на палубу и теперь стоявшая рядом со Степаном. – Хаген проклял нас всех. Он говорит, что нам всем суждено всю жизнь мыкаться на чужбине, менять места и никогда не увидеть родных берегов.

Она подняла на Степана глаза, и он увидел, что в них стоят слезы. Она верит в заклятие Хагена? Неужели она верит этому?

Посмотрев на мрачное лицо Лаврентия, Степан догадался, что и колдун тоже всерьез отнесся к заклятию.