— А чьи идеи я использовала в дизайне? — спросила Клер ледяным тоном.

— Дизайны были целиком твои — это я тебе гарантирую. Я провел исследование на заявку о правах и выяснилось, что ты открыла новую область. Я восхищаюсь твоим талантом, и ты это знаешь: на похвалы я не скупился. Вот почему тебе позволили заняться всей партией.

— Ты провел исследование?… Я могла сказать тебе…

— А зачем мне было тебя спрашивать? Конечно, ты сказала бы, что у тебя все оригинально, что ты еще могла сказать? Мне нужно было мнение со стороны, и я плачу за это своим поверенным. Ты хороший дизайнер — сколько раз нужно, чтобы ты услышала, как я это говорю? Но во всем остальном ты профан; ты всегда слушала идеи других. Ты слишком податлива, Клер. Тебе следует держаться немного отстраненной. Думаю, что сумел объяснить тебе значимость этого. Но ты по-прежнему чувствуешь себя неуверенно со мной, или в том, что я тебе говорю, потому что ты не привыкла к деньгам и тому, что они могут.

— Это чушь. Я прекрасно проводила время. Мне нравится иметь деньги. Значит, для тебя это признак слабости, Квентин, что я слушаю мысли других людей? Я люблю узнавать, как думают другие, как они живут и ладят друг с другом. Ты так уверен, что тебе нечему учиться, что ты закрываешь уши для чужих идей? Мне нравилось встречаться с твоими друзьями и слушать их, и я прекрасно веселилась, тратя деньги вместе с ними.

Она поглядела на его вялое лицо & подумала, а слушает ли он вообще то, что она говорит.

— Мне не нравятся все твои друзья; я вообще не люблю людей только за то, что у них есть деньги. И уж конечно, мне не нравится то, что делает с ними большинство, покупают себе ранг или статус и кучу собственности, и делятся с другими тем, чем могут, когда уже удовлетворили все свои капризы — но это не означает, что мне неловко с деньгами. Я радуюсь. И в этом проблема. Ты не радуешься, Квентин — у тебя в жизни нет радости. Все, что ты делаешь так… тяжело, как будто ты всегда работаешь по какому-то списку профессий. Любовник, хозяин дома, администратор корпорации, мастер манипуляции…

— Что, черт возьми, это значит?.

— Что именно? — спросила она, прерванная на середине мысли.

— Мастер манипуляции. Что это значит?

— Ничего особенного. Это касается только того, как ты действуешь: манипулируешь людьми, манипулируешь событиями. Ты устанавливаешь правила и заставляешь людей и события крутиться вокруг себя. Иногда я чувствую себя, как приобретение в игре «Монополия». Все так измерено и рассчитано, Квентин, у тебя просто не осталось места для неожиданности или для того, чтобы увидеть мир моими глазами. Это называется чуткостью, и когда мы только встретились, я думала, что ты чуток, но нет, ни на каплю. У тебя просто есть твои планы, твои ожидания и правила. Я не претендую на те правила, что ты создал для себя или других, но я претендую на свою собственную жизнь, и я способна уйти когда думаю, что то, что происходит, не по мне. Что я сейчас и делаю.

Она встала. Они не дотронулись до своих стаканов, и она осознала, что им действительно нечего разделить друг с другом — даже эту последнюю выпивку. Она поглядела на его мрачное, красивое лицо, с напряженно нахмуренными бровями и морщинкой между глаз. Он смирился с этим очень быстро. Вероятно, я буду помнить его еще тогда, когда он обо мне забудет.

— Извини, — сказала она. — Извини, если рассердила тебя. Я сама не сержусь, по большей части, но и не печалюсь, и может быть, это тоже часть той причины, по которой я говорю тебе «до свидания». Мы поговорили о том, что у нас было, и мы даже не повысили голоса и не выказали никаких признаков волнения. Ни музыки, ни поэзии, даже в конце.

— Поэзии, — фыркнул Квентин.

— Для меня это кое-что значит, — сказала Клер спокойно. — Но я сказала то, что думала о благодарности и о друзьях. Я надеюсь, мы ими останемся. Я только не хочу, чтобы мы были любовниками.

— Ты высказала это чрезвычайно ясно. — Он направился к двери. — А что насчет оставшихся четырех дизайнов?

— Конечно, Квентин, ради Бога, ты их, конечно, получишь. Я даже не понимаю, как ты можешь такое спрашивать. Я принесу их тебе в течение нескольких дней.

Он кивнул:

— Знаешь, Клер, был момент, когда я готов был с тобою спорить. Но эти детские разговоры о правилах и радости и неожиданности и… что там было еще? Ах, да, чуткости. Они тебе нужны, потому что ты хочешь сказок. Но мужчина и женщина сходятся не поэтому. Конечно, я кое-чего ожидал от тебя, да ведь и ты от меня тоже. Мы все ищем того, кого мы хотим, а когда находим людей по себе, то хватаем их, прежде чем они исчезнут. Я думал, что нашел такого человека в тебе. Я ошибся. Ты будешь об этом сожалеть, и ты это знаешь. А я не даю людям второго шанса. — Он развернулся и вышел.

Клер услышала, как открылась и захлопнулась входная дверь. Она стояла у своего кресла и вслушивалась в тишину. Библиотека казалась опустевшей, как будто по ней прошла буря и унесла все за собой. На мгновение она снова ощутила объятие Квентина, его крепкое, твердое тело — такую защиту от всего непредсказуемого. Но у меня по-прежнему есть деньги, подумала Клер: он был как ее богатство — защитой и безопасностью. Но они остались, и никакой другой защиты мне не нужно.

В затихшей пустоте библиотеки она ощутила медленную волну сожаления. Но, достигнув пика, она тут же начала спадать. Она оглядела комнату и постепенно снова стала видеть ее знакомой и привычной. Она вернулась к своим обычным размерам — книги ярко сияли соблазнительными цветами и названиями, мебель приобрела свои нормальные пропорции. Свет сиял. Клер стояла в центре комнаты, на твердом полу и восточном ковре под ногами, и еще раз ощутила, что все это — ее.

Я буду скучать по нему, подумала она. Он занимал так много места в моей жизни. Но я рада, что он ушел.

— Где мама? — спросила Эмма, спускаясь к завтраку. — Она что, всю ночь…

— Нет. — Сказала Ханна жестко. — У нее был ужин с Алексом, кстати, и когда она вернулась…

— Она ужинала с Алексом?

— Да, и очень мило провела время, но только недолгое, потому что торопилась домой работать. И когда она вернулась, то пошла наверх к себе в мастерскую и проработала несколько часов, а потом мы попили чаю и поговорили. Ты пришла очень поздно.

— Знаю. Бриксу нравится, когда поздно. А где она?

— Понесла свои эскизы Эйгеру в лабораторию. Она закончила весь проект, работала вчера весь день прямо до ужина, и потом еще до часу. Я никогда еще не видела, чтобы кто-то так усердно трудился, чтобы закончить работу и избавиться от нее. — Ханна поставила кастрюлю с овсянкой перед Эммой, приправила ее корицей и сахаром, и долила молока. — Ешь. Никаких отговорок. Она и с хозяином тоже все закончила.

Эмма подняла глаза, и расширила их:

— С Квентином? Она больше не будет с ним встречаться?

— Именно так. Это случилось позапрошлым вечером. Эмма тебе надо пойти в постель.

— Почему? — поинтересовалась девушка. Ханна села напротив нее:

. — У тебя глаза красные и опухшие, от недостатка сна или от чего-то, не знаю, чего, у тебя дрожат руки, и ты бледна как привидение. Ты истощена, и можешь подхватить грипп или простуду, или еще что- нибудь, поэтому ты должна отправиться в постель, а я буду носить тебе чай и суп. Почему бы тебе не пойти прямо сейчас? Эмма затрясла головой:

— Я просто немного устала. Мне еще много чего надо сделать сегодня.

— Что это? Ты сказала, что больше съемок они не проводят, тогда что ты еще должна?

— Надо купить кое-что к Рождеству. Я еще ни разу не была в магазине.

— Можешь заняться этим и завтра. Впереди еще несколько дней.

Эмма упрямо сидела, уставившись на нетронутую овсянку.

— Что, мама и вправду с ним порвала?

— Да. Ты можешь спросить ее саму, когда она вернется.

— Навсегда?